империя нифльхейм и королевство люцис переживают странные времена: когда имперский канцлер и королевский наследник сначала пропали во время ключевого сражения, являясь козырями своих сторон, а после объявились вновь спустя месяц негласно объявленного по ним траура, столетняя война, призванная ни то истратить преобразуемую скверну, ни то удовлетворить личные амбиции, вновь затихает. приближенные успели заметить, что в возвращенцах что-то изменилось и едва ли это предвещает нечто хорошее, в то время как дипломаты ломают головы над тем, куда переговорам двигаться теперь. мафия люциса вздыхает с облегчением, в то время как боги эоса... что же, у них, похоже, на всё своё видение; уже вторую тысячу лет без ответов и практически с иссякшей надеждой.

Versus

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Versus » Versus » Саске-тян и все-все-все [naruto]


Саске-тян и все-все-все [naruto]

Сообщений 1 страница 16 из 16

1

Нет, это не то, о чем вы подумали.
Нет, здесь не будет мистера Грея и даже 50 оттенков серого.
Да, Саске будет страдать. Да, Орочимару до сих пор больной ублюдок.
Нет, Итачи не был в курсе до последнего.
https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1212/80750.gif

Ни одна Коноха не пострадала [но это не точно].

https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1212/95153.gif

[hideprofile]

+1

2

"Я не могу сражаться с братом в таком виде", — единственное, что в конечном счёте застряло в голове. Единственное, что смущало в смысле глобальном, абсолютном и имевшем значение. Потому что таким Саске в самом деле сражаться — да даже просто предстать — с ним был не способен; даже если бы оно — его неожиданное состояние — вдруг дало бы силу, превосходившую состояние прежнее.

Вообще, утро началось весьма неплохо: впервые за неделю Учиха смог выспаться, проснувшись без болей по всему телу и, вообще-то, в принципе уснув, как и в принципе проснувшись. С чем поседение дней пять наблюдались выразительные проблемы. Вероятно, всё из-за чёртовой метки и техник, что они пробовали с Орочимару: тело среагировало болезненно, буквально свалив его на третий день до такой степени, что Саске оказался не в состоянии тренироваться. Озноб, боли там, где их в принце никогда не имелось и быть не должно, чёртово помутнение рассудка, температура, потливость и прочие ужасы, ставшие кошмаром не только для юноши, но и для самого Орочимару — его драгоценное будущее тело грозилось сломаться, что заставляло Саннина кружить вокруг да около, беспокоясь вполне естественно и неподдельно, в каком-то смысле даже без привычного блеска ожидания в глазах. Они оба полагали [опасались], что что-то могло пойти не так, но кто знал, что тело Саске отреагирует настолько жестко? С другой стороны, он хотя бы не умер; не сразу. И имелась надежда, что не умрёт. Печать ведь тоже болела, печать ведь тоже не слушалось, приживалась долго да не сразу; тело точно также пыталось отторгнуть её, противостояло и боролось с ней, а теперь поглядите, насколько прекрасно уживалось у Учиха, насколько виртуозно он ею владел.

Судя по тому, что Саске проснулся, более не страдал и даже смог поспать, так произошло и на этот раз. Более того: утро в принципе началось неплохо. Спросонья думал о тренировке, о том, что неплохо бы нагнать упущенное, что у него всё меньше времени и всё такое, но... "спросонья" прошло быстро, когда Учиха сначала почувствовал, что что-то мягкое лезло ему в лицо, а после обнаружил некоторые... части своего тела, которых быть не должно; и отсутствие другой части тела, что, напротив, должна была быть. Обязательно.

Сначала юноше показалось, что он спит. Ночной кошмар в бреду не прошедшей реакции организма. Это объяснило бы многое.
Потом словил себя на мысли, что сие могло быть гендзюцу, но рассеивание, как и попытка его перекроить, ничего не дали: походило на реальность. Ха-ха. Бред какой-то.
И вот тогда стало тревожно. Потому что между ногами ничего не болталось, не защемлялось и вообще причинное место — привычное, родное и имевшееся по умолчанию — исчезло со своего места, в то время как... ну... Саске с опаской ощупал себя, а после и заглянул под одеяло: конечно, грудные мышцы у него были развиты и до этого, с такими-то тренировками и физической подготовкой, однако...

Он медленно закрыл глаза, буквально сильно-сильно зажмурил, ощущая, как по всему телу прошли парализующие мурашки. Закрыл лицо руками, подышал медитативно. Побил себя по щекам, пробормотал какие-то техники, складывая печати. Ничего. Неизменно. Ничто на место не вернулось.

Тогда пришлось оперативно подскочить, скинув одеяло, и, имея возможность лицезреть себя сверху, оценить всю... мать её, сука, какого хера, картину.

Спина ощущала щекотку из-за непривычно длинных волос, словно бы Саске украл копну у Орочимару или статуи Мадары в Долине Завершения, в то время как иметь и рассматривать вполне себе женскую грудь, слава богу не огромную и не слишком тяжелую [Саске привык к мышцам и плоскости, а не... а не...] — дико, странно, сюрреально. Причинного места — знакомого и родного — всё также не наблюдалось.

И вот тогда он впал в панику.

"Я умер?" — первая мысль.
"Я умираю?" — вторая.
"Орочимару забрал моё тело?" — третья.
"Но я так и не победил Итачи", — четвертая.
"А как... я смогу победить его ТАК?" — пятая, выстрелом в самое-самое.
Остальное потеряло смысл, Саске снова зациклился, ощущая, как паника расползалась по телу, вызывая всё то, что следовало за ней. О том, что именно из-за подобных... трансформаций? ему было так плохо Учиха понял чуть позже, когда взял себя в руки, успокоился и попытался как оценить происходящее, так и найти себя в нём. На что, если честно, ушло достаточно много времени. Потому что Учиха Саске был Учиха Саске и никем кроме Учиха Саске. Учиха Саске, младший брат Учиха Итачи, который пришёл за силой к легендарному Саннину, что в обмен на его тело обещался обучить и довести до убийства ненавистного брата, коему младший взялся отомстить, и... "мы с тобой особенные братья", вы понимаете? "Мой глупый младший брат" и всё такое... нет, вы не понимаете! Вот и Саске тоже не понимал.

"Дерьмо", — осело в нём единственным выводом.
"Орочимару всё вернёт назад", — уверенность успокаивала.
"Иначе я его убью", — уверенность зашкаливала.
"Дерьмо".

Сама абсурдность ситуации... скажем так, Саске повидал в убежищах больного ублюдка достаточно, чтобы принять реальность своего состояния, сколь бы дебильным и странным исход не получился. Другое дело, что нынешние обстоятельства никак не влияли ни на способности Саске — он знал точно, ни на ход его мыслей, ни на то, кем он являлся; и тем более не затрагивали его цель. Цель, кажется, именно из-за попытки ускориться он и оказался в... этом дерьмовом состоянии? Что, впрочем, не суть важно, потому что разум — или подсознание — юноши явно не дошло до стадии принятия, застряв на медитативном отрицании через... Да пошло всё к чёрту.

"Разберусь с ублюдком на месте. У меня нет возможности терять время, паникуя и рефлексируя. Я уже потерял его много. Пока Саннин что-то сделает, я не буду сидеть сложа руки", — о серьезности ситуации, ни о всём перечне изменений, вообще ни о чём кроме — привычно — любой анти-стресс теме в виде брата не думая, Саске после утренних процедур [сколько нового в себе обнаружил, буквально непрерывно находясь в состоянии ступора и негнущихся ног] напялил свои привычные одеяния, подхватил клинок и двинулся на тренировочное поле.

Только выходя заметил, что вообще-то когда волосы лезут — неудобно, потому пришлось собрать. А там и, э, грудь... тоже неудобно выпадала из одежд, да и побалтывалась немного — это отвлекало и вгоняло в ступор [это не чужая, это его, е г о грудь, ещё раз: е г о; СУКА, ЕГО ГРУДЬ, МАТЬ ВАШЕ, ШЕВЕЛИЛАСЬ, ЧЁРТ ПОДЕРИ, ЕЁ БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО БЫЛО, ОНА ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ У САКУРЫ, ИНО, ХИНАТЫ, ЛЮБОЙ ДРУГОЙ _ЖЕНЩИНЫ_ НО НЕ У САСКЕ]. То, что всё немного большевато и длинновато — плевать, потерял сантиметров пять и ладно. Но вот это... короче, найдя бинты, коими обычно перематывал на руки, перетянул ими грудь. Как смог, как сумел. Сначала вышло слишком сильно: от привычной плоскости теперь было трудно дышать, как и двигаться, потому, провозившись ещё минут десять [больше втрое], всё-таки дотянул себя до того состояния, когда ничего не болталось, пускай и без тотальной плоскости, не вызывало явного стресса одним взглядом, но притом позволяло как-то дышать; вроде даже почти не мешать привычным движениям. Но и это ладно. Тот факт, что ему непривычно ходить, когда нет [как оказалось, такого любимого и нужного] якоря между ногами —
это Саске осознал в процессе перемещения, когда привычная походка ощущалась иначе, буквально заставляя всё тело двигаться иначе, и балансу тоже. Пришлось и шаги делать чуть меньше, и на ступню наступать иначе. А, казалось бы, всего-то смена гениатлий. Да тьфу. Саске, совершенно мёртвого внешне, неизменно-привычно бледного и решившего просто — пока ничего не способен сделать — забить на свою трагедию, всё-таки донесло до тренировочного поля. В силу привычки.

"Дерьмо", — мрачно, отрешенно, отчаянно-смиренно, критически и так далее повторялось в голове. Сначала появился порыв просто найти Орочимару — Саске не не знал, где змей, ведь буквально вчера Учиха умирал, кое-как в полубреду требуя найти решение этой проблемы — и вытрясти из него ответы. Однако этот порыв в себе подавил, потому что... у Саске будет слишком высок соблазн выколоть ублюдку глаза и порвать его в клочья, что явно не решит проблемы. А уж то, что вырвать их непременно захочется, быть может с реальной и безудержной жестокостью — в этом Учиха не сомневался. Потому что реакция больного ублюдка... она не могла быть как не у больного ублюдка. С-с-сука.

Потому в экстремально стрессовой ситуации юноша решил действовать по привычной схеме, обращаясь к выработанному графику, схеме, паттерну: тренировка началась позже, что, впрочем, нормально при восстановлении от недавней болезни, и теперь он продолжит как прежде... игнорируя всё, что возможно игнорировать. Даже особенно экспрессивно обращаясь с молнией, с каким-то отчаянием каждый раз отмечая при движении ногами, что там_ничего_не_болтается, а Итачи точно ждал, что должно_болтаться. ДА ЧЁРТ ПОДЕРИ, САСКЕ И САМ ЖДАЛ, ЗНАЛ, ЧТО ДОЛЖНО! А ОНО НЕ БОЛТАЛОСЬ! АЛЁ?

В какой момент он, разнеся одной из форм Чидори часть скалы, рухнул на землю, упершись коленями о землю и лбом о Кусанаги, юноша... то, что от него осталось, даже не заметил. Кажется, теперь до него начало находить по-настоящему. До ужаса и онемения.

"Сука. Дерьмо. Говно. Пиздец. Нахуй. Нет хуя, сука", — мантрой. — "Итачи будет издеваться. Чёрт подери, я бы на его месте тоже так сделал. А он должен воспринимать меня и мою силу всерьез, я же... блядь, чёрт", — стиснув зубы сразу в непередаваемом букете эмоций. Позитивных или подбадривающих среди них — ноль. Ещё и бинт на кожу давил, чтоб его. Сука.

Саске просто закрыл глаза, чтобы сохранять спокойствие и не заскулить про себя. Кажется, в таком дерьме он не был даже в схватке с Хаку [где буквально познал смерть]; даже с Орочимару в лесу; даже с Четвёркой Звука; даже в бою с Гаарой. Потому что тогда он хотя бы был Учиха, мать вашу, а не как мать, Саске.

"Я убью его", — позади основной мантры чеканило. — "Точно убь... Сука, если убью, то чёрт знает, как вернусь обратно. Дерьмо. Сука. Ублюдок. Блядь".

Не тупой Учиха Саске ощущал себя совершенно тупым, абсолютно беспомощным и, будучи всегда полным  несокрушимой мотивации, совершенно сбитым и обескураженным. И это всё — внутри него, потому что неизменно даже не думал плакать, внешне едва ли выразительно проявляя хоть что-то отличное от его привычного спектра "бытие как Итачи". [nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

3

При общении с Саске Орочимару всегда руководствовался приятным принципом заботы о себе. О себе он любил заботиться долго, со вкусом и очень-очень обстоятельно, чем не редко вызывал у своего будущего тела глухую раздражительность. Тело его заботы не ценило, огрызалось, хамило и всячески пыталось выказать норов, неизменно приводивший Легендарного Саннина в неописуемый восторг. Разумеется, к идеальному телу прилагался совершенно идеальный характер и не менее идеальная личность. Но сделка есть сделка, так что возражения Саске-куна не слишком брались в расчет и Змей попросту делал все что хотел и что ему было интересно, изредка притормаживая только в тех моментах, когда Кусанаги упирался ему в самое горло. На это Орочимару только пожимал плечами и фиксировал незаконченный эксперимент в памяти, чтобы продолжить когда-нибудь после.

Однако в какой-то момент восторженность и собственная жадность до знаний (ну это же Саске-кун, вы понимаете? Остановиться попросту невозможно) привели Орочимару к фатальной ошибке — он переборщил. То ли какой-то эксперимент пошел не по плану, то ли сочетание техник исказило результат, но Учиха свалился с ног и в таком состоянии, от которого у Змея кровь застыла в жилах. Впервые Орочимару ощутил что-то похожее на беспомощность и даже отчаяние, щедро сдобренное беспокойством почти родительского толка. Саске-куну было очень плохо, его телу было очень плохо, словно бы оно разваливалось на глазах или отторгало себя. Это не было какой-то известной (да даже не известной болезнью), при которой Саннин с удовольствием поиграл бы с учеником в доктора, после вылечив его за кратчайший срок; внешних или внутренних повреждений у Учиха тоже не обнаруживалось, а значит и локализовывать тоже было абсолютно нечего; чакра вела себя пусть и не стабильно, но в рамках нормы, итого — сплошная загадка. Очень любопытная, но совершенно не своевременная.

Словом, Орочимару пришлось пойти на отчаянные меры, результат которых мог быть, мягко скажем, не предсказуем, но позволял выиграть время для того, чтобы найти решение проблемы основной. В общем… Саннин сделал что-то. И это что-то даже ему самому не представлялось в виде связной последовательности действий. Закончив свою работу, Орочимару практически свалился в истощении и провалялся в полусне-полубеспамятстве до утра, которое началось значительно после обеденного времени.

В настоящем же он вот уже несколько часов пытался восстановить собственное деяние, распутать тот запутанный клубок техник, печатей, изменений, преобразований и чакры, что влился в Саске бесконтрольным потоком с совершенно неизвестным результатом. Получалось плохо, но ничего иного не предвиделось, поэтому проверить состояние Учиха был отправлен Кабуто.

Кабуто, вернувшийся неожиданно поспешно.
Кабуто, разрумянившийся как спелый помидор.
Кабуто, у которого, очевидно, запотели очки.

Не заметить нетипично одухотворенного (чем-то кроме работы с обожаемым Орочимару-сама) медика было сложно. На миролюбивый вопрос Орочимару помощник ответил только загадочное: 'Саске...-кун тренируется', чем совершенно ничего не прояснил. В тренировках Саске не было абсолютно ничего не обычного, он тренировался с утра и до вечера и предпочел бы тренироваться вместо сна, если бы Орочимару не приходил укладывать его самолично, грозя исполнить роль плюшевого мишки в случае отказа и неизменно являясь делать это в своем любимом халате с шаринганами. Халат Саске оценить отказывался, поэтому к приходу Орочимару обычно (неизменно и очень старательно) спал.
В тренировках после болезни прослеживался определенная обнадеживающая информация и Саннин счел это хорошим знаком, однако состояния Кабуто это вовсе не объясняло. Путем уговоров, неожиданно включивших в себя связывание, удушение и угрозы разным частям тела медика, Орочимару добился только невнятного и восторженного бульканья и зафиксировал у помощника явное состояние полового возбуждения.

Это озадачивало. Отложив все дела Змей устремился в сторону тренировочного поля и… Вынужден был признать состояние Кабуто вполне обоснованным. Эмпирические наблюдения показывали, что он и сам мог бы пережить подобное же состояние, если бы в прицнипе не привык испытывать его рядом с Саске-куном на постоянной основе.
Или уже не «-куном»?

Вообще-то женское тело Саске очень шло. А женское тело, облаченное в одежду с явно мужского плеча, вызывало и вовсе однозначную реакцию. Впрочем, на половую принадлежность сосуда Орочимару было совершенно плевать, в отличии от того, кто очень шумно и заинтересованно копошился за недавно разрушенной Чидори скалой.

Обойдя ученика по кругу и едва не прожигая в песке следы собственной ядовитой слюной, Саннин присел напротив, блаженно сияя своими змеиными очами. Загребущие руки моментально потянулись к ученику и Змей с задумчивым благоговением потрогал пальцем туго стянутую бинтами грудь, пощупал птичьи ключицы и даже оттянул верхнее веко, рассматривая структуру глазного яблока.
Потрясающе.

— Саске... — Елейная улыбка Орочимару грозила разорвать ему лицо и вызвать у ученика передоз сахара в крови, —...-тян. Как ты себя чувствуешь? Выглядишь совсем здоровым.[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1212/53693.jpg[/icon]

+1

4

Тучи сгущались над тренировочным полем, собираясь к одной-единственной точке, проникая вовнутрь и являя собой шторм, мрак и гром, скрывающийся в теле, вероятно вызывающем равно противоположное. И тем не менее, туча — это самое точное и наиболее позитивное из того, кем-чем ощущал себя Саске. Саске без чёртовых бубенчиков, коими, казалось бы, никогда не был одержим и воспринимал как данность. И, знаете... имелся в бытие тучей некоторый смысл. Даже можно сказать, что предыстория, не успевшая стать травмой; или успевшая, что уже, впрочем, вторично.

Когда маленький Учиха родился, его все принимали за девочку, на что и Микото, и Итачи улыбались, поправляя, что "его зовут Саске, это мальчик".  Нет, у них, без сомнения, вся семья породистая, что невозможно не помешаться, и один только нии-сан представлял собой явление Ками-сама на землю. Но Саске, казалось, переплюнул всё, что можно было, если речь шла об умилительности, красоте и бытии булочкой. Наверное, потому и не стал повторять брата даже в причёске: иначе бы и дальше принимался за девочку, пока первые признаки смазливой, но всё же мускулинности не стали проступать в очертаниях сначала лица, а после, по мере взросления, и тела. С Саске неизменно восторгались и реагировании, объективно говоря, как-то совершенное ненормально, что вызывало у мальчишки вопросы, непонимание, дискомфорт и даже не которую обиду, но... Наверное, тогда всё не дошло до предела своего ужаса? О, Учиха не переставлял, насколько далёк был от предела. Даже сейчас, не встретив пока никакого соприкосновения с миром, не догадывался и даже не задумывался, насколько всё стало хуже и невыносимее — для него, окружающих, всех.

Ему-то по большей части всё равно: тело в любом случае либо погибнет в бою, либо будет передано Орочимару, а уже дальше не его дело, Саске просто не станет. Куда больше его волновал, мать вашу, брат. Только он и волновал, точно также, как и прежде, точно также, как и всегда. В таком виде предстать категорически невозможно, сие сломает их историю, долгожданность момента, добавив туда не желаемые мотивы и какой-то левый неуместный юмор, слишком низкосортную иронию. "Ты был настолько слаб, глупый маленький брат, что избавился от бубенчиков, признав, что ни главой рода бы не стал, ни выносить их не способен?". Вообще, в голове юноши... или того, что от него осталось, десятки, если не сотни уничтожающих собственное достоинство и удовольствие от момента расправы мыслей, что буквально... Да вы просто на тучу посмотрите. Казалось, если Саске надавит ещё немного, то даже несчастная Касунаги треснет, не выдержав. От чего последнюю спас Орочимару.

"Сука", — вот как раз поэтому не пошёл искать его сам. Выдавить ублюдку глаза, обмотать язык вокруг головы, чтобы не улыбался и не сиял вот этим своим нездоровым всем — чёрт подери, он хоть когда-то перестанет? Ему что, весело? Чего мразь такая довольная?

Пока этот ублюдок наяривал [бхмн, круги вокруг, в смысле], Учиха держал себя в руках, буквально кожей ощущая взгляд змея. Собрал силу воли, мрачность бытия и объективность. Вне бубенчиков и фактора брата — единственного важного, но это не суть, допустим — Саске неизменно оставался собой. Ни его цель, ни навыки, ни чего бы то ни было ещё не изменились. Мантра: Учиха Саске оставался Учиха Саске. Не любил множество вещей, а стремился лишь к одному — убить конкретного человека. Всё.

Он даже стерпел, когда Орочимару [снова] ощупал: во-первых, привык, во-вторых, не то чтобы Саннин видел его таким прежде, а потому оценить масштабы трагедии стоило в любом случае. Саске так застревать не намеревался, оттого пускай хоть всего оближет — вытерпит, лишь бы бубенчики вернулись, как здоровый [нет] братский яд с издевкой, никак не связанный с... вот этим всем. Учиха, между прочим, исключительно патриархальны, если вы понимание, что это значило.

Впрочем, глазные яблоки — это уже некая струна. Вдох-выдох про себя, и юноша... то что от него осталось, неизменно быстрым, резким и твердым движением перехватил руку Саннина, потянув за неё к себе да перехватив за грудки, отлипнув от несчастной Кусунаги.

— Сколько тебе надо, чтобы вернуть всё назад, чёртов ублюдок? — процедил он... впав в стресс от собственного голоса, коего прежде толком и не слышал. Слава богу, что хотя бы не звучал как Сакура и ей подобные звонкие колокольчики, что хотелось заткнуть да наслаждаться тишиной. С другой стороны, у него теперь ещё меньше проводов разговаривать. Первый — допустим — плюс сложившейся ситуации.

— Я не могу убить Итачи в таком виде, — нет, речь даже не о том, что Саске в принципе, как и Саннин, не мог убить Итачи — разве кто-то вообще способен сделать это, хах? Но вот конкретно в этом теле, вот без бубенцов и с этим голосом [тогда речь и игра Учиха вообще потеряют весь свой смысл и ситуативность, алё, а Саске так долго готовился и мечтал!].[nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

5

Свойственное Орочимару понятие красоты редко сходилось с общепринятым в обыденном понимании, но часто ему соответствовало в физическом воплощении. Например Саннин предпочитал породистые, физически крепкие и развитые тела, предпочитал собирать уникальные и здоровые экземпляры, поскольку именно они несли в себе наиболее подходящий для его целей набор генов. По иронии судьбы большинство таких тел оказывались 'красивыми' на взгляд обывателя, а ещё очень юными, из-за чего за Орочимару закрепилась вполне определенная, неприятная и совершенно незаслуженная репутация, касающаяся его сексуальных предпочтений.

Предпочтений у него не было вообще, но был Саске, заменявший ему все сексуальные, сциентистские, мировоззренческие и иные фантазии разом. И то, что несколько раз Учиха обнаруживал Змея в своей постели, вообще-то, не значило совершенно ничего кроме исследовательского рвения.

А теперь представьте, какие поползут слухи (если не поползли уже, учитывая все нарастающее сопение за разрушенными камнями) об Орочимару, если его увидят в компании женской версии Учиха? Впрочем, Саннина волновали отнюдь не слухи, а одно то, с какой силой и частотой Саске начнет привлекать к себе внимание теперь. Поэтому, когда Саске отмер и схватил Змея, тот воспользовался ситуацией, чтобы вполне буквально и очень тщательно обнюхать ученицу на предмет того, не перебарщивает ли ее новое тело с выработкой феромонов.

— Тише, тише, Саске-тян, — успокаивающе прошипел Саннин, не скрывая собственного удовольствия, которым он буквально лучился, предвкушая новые тесты (с полным попустительством со стороны Саске, что явно желал избавиться от этого состояния как можно скорее).— Положим вернуть все назад я сумею достаточно быстро, стоит только разобраться с тем, какая последовательность моих действий привела к этому результату, но гораздо сложнее будет решить ту проблему, что привела меня к необходимости наложить на тебя все эти дзюцу. Стоит нам их снять и твоя болезнь вернётся в полном объеме.

Ощущая свою полную безнаказанность (пока Орочимару нужен Учиха, тот не тронет его ни под каким предлогом), Змей отцепил от себя цепкие тонкие пальчики и поднял Саске на ноги, с отеческой заботой отряхивая от земли испачканные колени.

— Не волнуйся, Саске-тян, сейчас мы пойдем в лабораторию и хорошенько тебя исследуем. Я понимаю, сейчас у тебя стресс. Женские гормоны бушуют, а быть девушкой и правда нелегко, — доверительно поделился Орочимару, красноречиво окидывая ученика (или уже ученицу?) взглядом с ног до головы, — Столько неудобств и все в новинку!

Да, Саннину женщиной бывать доводилось и не раз, даже его прежнее тело было женским, поэтому он вполне понимал все новшества, с которыми Учиха пришлось столкнуться и, как учитель, был готов охотно делиться с Саске всем своим накопленным в этом вопросе опытом.
Прежде всего он стащил с собранных волос резинку — с неудовольствием цокнув на то, как небрежно Саске с ними обошёлся — и принялся расчёсывать их заранее припасенным гребнем, приводя в подобие порядка.

— Так-то лучше, Саске-тян, а теперь идём в лабораторию,... только не напрягай плечи и не расставляй так ноги, женщина должна идти изящнее, — вдохновенно вещал Орочимару, подталкивая Учиха в нужном направлении. — И не позволяй никому опускать глаза ниже своего подбородка, иначе это будет неправильно воспринято!

+1

6

Характер у Саске не без вредности. В смысле, разумеется, достаточно специфическом, учиховском, но в целом элементы классического определения вполне себе включающем. И Орочимару, так сказать, тоже вредный — неизменно в своём стиле да на свой манер, но всё равно вредный. Потому, что ни говори, а оба друг друга стоили: терпели, выстроили некую модель поведения и, в общем-то, были таковы. Саннин пытался развести Учиха на новые реакции и некую вне-комфортно-черт-пойми-какую зону, в то время как Саске интенсивно требовал больше тренировок, знаний, вообще всего. В общем-то, оба не скучали, и сколько бы Саннин не бывал омерзителен своему ученику, его это, похоже, не волновало и даже веселило — больной ублюдок, ну точно. С другой стороны... какая разница? Будь Орочимару хоть каплю более адекватным и зашоренным, то не достиг бы тех результатов, за плодами которых Учиха к нему, собственно, и пришёл. Потому плевать, вот честно: пускай хоть коз любит, хоть змей в интересные места засовывает, ну или дальше выплёвывает всякие острые предметы у себя изо рта. Чёрт с ним, Саске предпочитал думать о трупе_падающем_к_его_ногам, вот, да.

Только теперь это падающим_к_его_ногам выглядело... как-то иначе. Мысли об этом, детальные фантазии и вот такое всякое не доставляли удовольствия, потому что-то важное — не только бубенчики, наверное — отсутствовало, искривилось и вообще. В общем... Да, чёрт подери, Саннин издевается. Не то чтобы Саске совсем не позволял себя лапать и подшучивать — второе почти всегда игнорировалось за отсутствием желания тратить на это какие бы то ни было ресурсы, кроме как становления сильнее, но вот сейчас — вот конкретно сейчас — он в достаточно подавленном состоянии от некоей неопределенности и понимания того, о чём говорил змеиный ублюдок. Выродок чёртов, да чтобы он чешуей своей подавился; вот прямо в процессе поглощения Саске, когда тот наконец-то словит удовлетворение от трупа_падающего_к_ногам. Короче... Саннин раздражал. Не потому, что кун резко стал тян [ложь], а потому что любого нормального хотя бы на дюйм, хотя бы на одну нервную клетку человека сие бы вывело из себя. Наверное, что-то от одной клетки оставалось и в Саске. Коли уж бубенцы потерял, то хотя бы клетка осталась; нервная. И заготовленная явно не для Орочимару.

— Сраная матерь всех пресмыкающихся, чтобы ты своим "тян" скоропостижно подавилась, — в холодном раздражении выдал ещё менее культурно обычного, не имея представления и совершенно_не желая иметь представление о том, как звучал его голос. Стресс и не узнавание.

Конечно же ублюдок намекнул — прямо сказал — что Учиха стоило подождать, тому понадобится время. Словно бы оно у них было, а! Это так не вовремя, поджимало ведь. Обоих. Как не всё неудачно, у Саске же чесалось всё что могло чесаться на убийство презренного ненавистного старшего брата; даже больше, судя по всему, чему у Орочимару уже с десяток лет чесалось на тело младшего Учиха. С-у-к-а.

Не источая ничего радужного что момент назад, что два, что теперь, Саске с каменным — как и прежде — лицом заехал Саннину рукояткой от Кусанаги в живот [семейное насилие в воспитании буйно-точечно-помешанных травматиков, ставших травматичками — дело такое], что наверное выглядело... скажем, приподнимающе обычного, и наверное ублюдку даже это в радость, но Саске плевать. И резинку он резко отобрал, СНОВА собрав волосы. На этот раз в небрежное подобие дульки прямо на ходу, что, впрочем, скоро непременно развалится В ЧЁРТОВ ОСЛАБЛЕННЫЙ ХВОСТ СТАРШЕГО БРАТА. Который Саске в подражании не отращивал только потому, что его и без того считали булочкой, как бы подсознательно спасая себя от ещё больше восприятия немощью бездарной со стороны клана. С-р-а-н-ь. Срань как злился.

И, проигнорировав буквально всё, что сказал Саннин — как же ему плевать, Ками-сама, его уже лишили бубенчиков в логове больного ублюдка с яростной и выразительной тягой к детским телам — резкими шагами двинулся в лабораторию, едва ли не бегом, обогнув  повелителя пресмыкающихся. Правда, своей обычно походкой ноги ощущались чуть иначе, чего-то [БУБЕНЦОВ, МАТЬ ВАШУ, и веса] не хватало, потому... НЕТ, ОН ПОШЕЛ КАК МАМКА ЗМЕИНАЯ СКАЗАЛА НЕ ПОТОМУ, ЧТО ОНА ТАК СКАЗАЛА, А ПОТОМУ, ЧТО НОГИ САМИ ПОШЛИ КАК УДОБНЕЕ. Всё равно он суровый, сильный и злобный Учиха; не булочка, не пряник, не корица. Он — банка сраного яда для одного_конкретного_человека; что бы это не значило. Убьет, сука. Рано или поздно — этого ублюдка в том числе. Сука, а что же он делать будет, когда тело Саске заберет... ублюдок, лучше об этом_просто_не_думать. И идти быстрее. Ещё быстрее.

В лаборатории уселся на кушетку, как всегда расставив ноги чуть в сторону и уперев локти о колени, а запястья собрав в кулак у лица. Ничего не говорил, устроившись в позе ожидающего, угрюмого, думающего человека; если женщин вообще можно было считать за людей, разумеется. Ай, чёрт, ну вот опять.

Взгляд тёмных глаз терпеливо — относительно — следил за неторопливой, чтоб он, сука, сдох, фигурой Саннина. За каждым его движением. Словно бы, в самом деле, маньяк здесь вовсе не Орочимару. Оно и понятно: не тот лишился своих бубенцов, что просто критически необходимый атрибут для расправы над гнусным предателем. Саске неизменно не смешно. У него — вне узкого круга ситуаций и личностей — чувство юмора было весьма поганым, если не сказать отсутствующем. Эта ситуация к таковым не относилась. Ему не смешно. Терять время — это никогда не смешно, уже делал сие в Конохе битую пятилетку; и вот опять. Тьфу на них: если ты выходец из Конохи, то хоть трижды нукэнин, преступник и ублюдок, мечтающий стереть её в порошок, а с концами не изгонишь из себя дурную привычку терять время на всякое дерьмо. Учиха проще: их изгнали. В принципе. Из этого поганого, сука, света [и в отличие от бубенчиков Саске, у клана шансов вернуться было ровно ноль, т.е. зеро, т.е. вообще без вариантов]. [nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

7

Наверное заикаться о том, что вся врождённая учиховская вредность очень органично сочеталась с женским телом Орочимару не стоило бы, да он и не собирался, просто отметив про себя этот во всех отношениях приятнейший факт. На самом деле самого Саннина все устраивало чуть более чем полностью, он даже испытывал что-то сродни умилению, наблюдая за пошатывающейся и неловкой походкой Саске, очевидно не слишком то понимающего, что и как ему с новым телом делать. Наверное что-то подобное испытывали матери-оленихи, когда новорождённый оленята только вставали на свои тонкие ножки.... Ничего, скоро научится, мастерство ведь приходит с практикой, а Учиха был слишком травмированным перфекционистом, чтобы не отточить до совершенства даже женскую походку.
Орочимару проследит.

— Саске-тян, если будешь сидеть с таким лицом, у меня все эксперименты прокиснут, — совершенно не посмеиваясь и даже (вовсе нет, ни разу, совсем, совершенно, это иллюзия) не улыбаясь возвестил Саннин, заходя следом за Учиха в лабораторию, да выгоняя всех посторонних прочь и подальше.

Разумеется тягостное молчание в исполнении Саске было очень неинформативно, но Орочимару давно научился распознавать его  оттенки, так что для него всякое молчание ученика было более чем красноречивым и позволяло вести диалог, который посторонний наблюдатель мог бы счесть монологом. Но Змей умудрялся понимать, что Саске хочет услышать и отвечать на невысказанных вопросы. Вот как сейчас.
И да, прежде чем говорить, пришлось упрямо поправить растрёпанный Учиховский хвост. Не волосы потрогать, даже не понюхать их, даже не вырвать парочку длинных смоляных прядей на память. Просто. Поправить.

— Видишь ли, Саске-тян, с расшифровкой произошедшего с тобой инцидента есть ряд серьезных проблем. Я полагал, что справлюсь самостоятельно, но.... — выразительный взгляд на выдающиеся части тела Саске, что очень уж фривольно выглядывали из выреза косоде, — Раз уж ты так настаиваешь на спешке, то мне понадобится кто-то вроде Карин. Выходит, что нам нужно как можно скорее отправиться в Южное убежище.

Нет, сам Орочимару против подобной открытости ничего не имел (сам же ученику одежду подбирал, и кто бы и что там не говорил, функциональность, связанная с печатью, шла в процессе выбора даже не первым по счету аргументом). Однако сейчас стоило подумать о том, что путешествие едва ли не через половину страны грозит существенными проблемами, если Саске отправится в таком виде.

— Разумеется, нам придется постараться, чтобы никто тебя не узнал. Дзюцу использовать нельзя — мы не знаем, как они могут на тебя повлиять, так что придется по-старинке, — пресекая все возможные возмущения и попытки возразить, Орочимару, поблескивая янтарными глазами от предвкушения, вывалил на кушетку рядом с Саске целый ворох разнообразной женской одежды. Благо все это добро хранилось в лабораториях в неимоверном количестве: никогда не знаешь, как пойдут эксперименты, да какие образцы притащат подручные. Одних приходилось раздевать, других — одевать, вот и скопилось. Мера, разумеется, временная, ибо допустить, чтобы его красавица ходила в обносках Орочимару не мог, но и вот так, бинтами наружу... Сокрушённо повздыхав с совершенно неуместной позы ученика, Змей переключился на насущное, вытаскивая из тряпок нечто максимально похожее на то, в чем Саске был одет сейчас, и припасая кимоно напоследок. Травмировать подростку психику стоило постепенно.

— Я предпочел бы платье, но... — столкнувшись с совершенно убийственным взглядом Учиха, Змей улыбнулся максимально лучезарно, едва не поблескивая излишне длинными клыками. — Обойдёмся макияжем. Знаешь, с помощью косметики можно совершенно преобразить девушку и тебе очень повезло, что я это умею.

Разумеется, все было продиктовано искренней заботой об ученике. Саске-тян наверняка не захотела бы, чтобы о ее состоянии поползли слухи, так что Орочимару просто следовал очевидному, хотя и не высказанному желанию.
— Разведка донесла, что Акацки сейчас на наших землях, — раскладывая перед собой кисти и белила словно бы невзначай произнес Змей, невинно постукивая длинными пальцами по флакончику с красным лаком. — Наши пути могут пересечься.

Нет, Саннин вовсе ни на что не намекал и тем более не ставил Саске перед фактом, не оставляя никакого выбора. Просто сообщал информацию к размышлению.

+1

8

Чем больше Саске сидел вот так, чем дольше не ощущал своих бубенцов вот так, чем дольше из-за бинтов на груди — Ками-сама, груди! — заместо бубенцов ниже ощущал давление выше и желание дышать без утяжки, тем более мрачным, кислым и растерянным становился; откровенно теряющимся. В то же время Орочимару, казалось, ощущал себя ровно наоборот: с каждой секундой всё более и более лучезарно, жизнерадостно и удовлетворённо. Оттого немигающий, тяжелый, угрюмый, тёмный и откровенно недобрый взгляд Учиха был уставлен на него. Не с ненавистью, но с чем-то даже близким к этому: потому что вина Орочимару в том, что теперь было с Саске; мальчишка не являлся учёным и вообще ни на каких экспериментах не настаивал, оставаясь скептиком, готовым соглашаться, если оно ему что-то даст.

— ...

А потом Саннин, выродок, продолжил говорить. И не то чтобы Учиха был внешне слишком эмоционален по своей природе, но, как известно, если задевался какой-то из его немногочисленных, но исключительно болевых триггеров, важных для конечной цели, он менялся; ну и возраст, кто бы чего про осознанность не пел. До сегодняшнего дня нукэнин не знал, вообще-то, что тема бубенцов — это что-то критичное, потому что их отсутствия, вообще ничего иного, кроме как бытия мужчиной, не предполагал, не рассматривал и не допускал; это нормально. Но вот она, данность, одна-единственная, неожиданная и способная повлиять, вернее, уже влияющая, на все остальные "болевые точки", ставя если не под сомнения, то... Он громко, шумно выдохнул почти полной грудью, если бы не сдавливание бинтов. Это может мешать и во время тренировок, чёрт подери. Что могло быть хуже? Орочимару нашёл то, что могло, буквально несколько минут спустя. Несколько долгих, мучительных, невыносимых, позорных и лишенных инициативы со стороны Саске минут. Ублюдок вспомнил про Акацки. Итачи.

— . . .

Спина непроизвольно выпрямилась, потому что от напряжения по телу прошлись мурашки и подобие не ужаса, но какой-то иной его формы, что способен был вызывать гнусный предатель одним лишь своим упоминанием, одним лишь своим фактом существования; особенно в сложившихся условиях. И если прежде лицо Учиха лишь бледнело и заливалось угрюмостью, пробивая все возможные границы данного понятия, то сейчас... кушетка, в которую впивались пальцы, буквально треснула. Как. Ему. Хотелось. Убить. Змея. Сраного. Ебнутого. Чертвого. Сука. И он чудным, воистину обладая железной — или прочнее — силой воли сдержал этот порыв. Просто потому, что Итачи хотел убить больше. И теперь, оказавшись в этом дерьме фактически из-за старшего брата, желание братского кровопролития заиграло в нём с новой силой, словив сразу цистерну, а то и две, ненависти.

-
.
.
.

Плоский, непроницаемый, стеклянный, не читаемый взгляд полыхающего холодного пламени оказался переведён с Орочимару на чёртову ткань. Ни то с меланхолией, ни то с отвращением, ни то с надломленным, не смиренным, но вынужденным принятием. Возможно, Саске в самом деле скрипел зубами не слабее, чем кушетка от его пальцев, и те не сломались во рту прямо так тоже лишь чудом, спасибо здоровой генетике Учиха если ментальной, то хотя бы психической. Щеку, тем не менее, больно прикусил, до крови. Ни то от досады и раздражения, чтобы сдержать свой порыв убийства, ни то для того, чтобы напомнить себе: это, блядь, реальность; это не шутка, не шутка; это, чёрт подери, не иллюзия, не прикол и не тренировка. Всё, что происходило сейчас, было по-настоящему, взаправду. Весь этот бред, маскарад и всё — буквально всё, каждая всё более и более абсурдная, далекая от становления сильней деталь являла собой воистину, действительно происходившее.

Взгляд наполнился какой-то почти детской запутанностью и непониманием. Он уже не прозрачно уставил его на одежду на кушетке, растерянно и неизменно безучастно глядя на вот это всё да представляя, и... нет, не себя в этом, а разномастные, яркие, более чем показательные реакции Итачи. И лицо от этого то ли бледнело от досады и ужаса, то ли краснело от стыда и злости. Вдох-выдох, ноздри туда-сюда. Закусил губу, принявшись жевать её от полного, тотального отчаяния.

— В Деревне Скрытого Звука все твои подопечные выглядят если не одинаково, то характерно, — наконец, сказал что-то помимо выразительного молчания. — А шиноби остаются шиноби в любом случае. Я не вижу причин отказываться от того, что на мне сейчас, — широкие штаны и обувь — это удобно, пояс выполнял конкретную роль, да и Змей на них падок, хоть Саске и плевать... а верх... он потянулся к какой-то черной ни то блузке, ни то топу и жилету без рукавов, неохотно, подавленно, но всё-таки вытягивая это из общей кучи.

— Акацки не знают, как выглядит брат Итачи. А Итачи... — вдох-выдох, кулаки сжались, ткань хрустнула, но стоически не порвалась, зубы скрипнули. Прикрыть глаза, успокоиться. Он по-прежнему Учиха Саске. Всё скоро станет нормально.

"Никакого шарингана. Никакого Чидори. Никаких признаков того, что эта тварь мне всю жизнь сломал", — выдох, открыть глаза.

— В косметике нет нужды. Никто меня не знает, — не то чтобы Саске раньше не был смазливым, но сейчас, наверное, это перешло на какой-то новый уровень. Он не смотрел на себя в зеркало и делать этого не планировал. Но смел предполагать. — И что так бывает тоже никто не знает, — угрюмо. Саске, вообще-то, вот до сегодняшнего утра и сам не знал. Надо же, тьфу. — Чем скорее двинемся в Южное Убежище, тем скорее всё вернутся в норму, — он спрыгнул с кушетки, скрестив руки на груди. — Оставь это, пошли, — в полной готовности перехватить Змея за рукав, за шею, да за что угодно, дабы двинуться отсюда, избежав всей этой лишней вошкатни да траты времени. Но, похоже, не в этот раз. Больной ублюдок неизменно преисполнен сраного счастья с только ему понятных вещей. [nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

9

Орочимару не чувствует за собой ни капли вины, да и с чего бы вдруг? В его представлении половая принадлежность Саске-куна не имеет никакого значения и легко уступает тому факту, что Саске как был Учиха, так им и остается. Глаза, характер, аура — все это никуда не делось, а если так, то чего же переживать? Разумеется, благодарности за спасенную жизнь Саннин не ждет, но в ней и не нуждается, равно как не ежится и от пронизывающего убийственного взгляда со стороны ученицы и вообще словно бы не замечает, как трескается под пальцами кушетка, на месте которой Учиха явно представляет его шею.

— Ты прав, но беда именно в том, что твоя одежда выдает в тебе шиноби, Саске-тян, одно только это будет привлекать к тебе внимание. Не говоря уже о том, как обворожительно ты красива. — последнее Орочимару произносит с видимым удовольствием, словно бы красота Саске — его собственная, личная заслуга и один факт того, что Саске красив, доставляет ему неизъяснимое, почти экстатическое удовольствие. Впрочем, да, доставляет, он даже чувствует бегущие по коже мурашки. — Ты недооцениваешь слухи, люди любят говорить и люди знают о том, что Саске Учиха сейчас находится в Деревне Звука. Если уж они и не знают тебя в лицо, то уж точно затерли до дыр отличительные особенности твоей внешности и я говорю даже не о глазах, — нет, рука Саннина вовсе не тянется к вышеупомянутым глазам, — А о твоих волосах, вечно хмуром выражении лица и вот этом,… — момент, и Кусанаги перекочевывает из-за пояса Саске в руки Саннина, в после и в руки верному Кабуто, который появляется как тень и как тень же исчезает. — Не волнуйся, она вернется к тебе позже.

Да, змей прекрасно знает, насколько рискует сейчас, но на его лице не проступает и следа волнения. Куда там! Янтарь полыхает откровенным предвкушением, намекая на то, что Саннину понравится и драка, коли Саске решит ее начать. В самом деле, об Орочимару говорят очень много и говорят разное; разумеется, половина слухов — это лишь небылицы, призванные развлечь народ своей невероятностью или непотребством, но именно потому они и могут быть опасны в данной конкретной ситуации. Невероятной ситуации, которую с трудом воображает здравый смысл, но без проблем может вообразить пьяница в соседней таверне. А о Саске станут говорить непременно, восхищаться, разглядывать, строить домыслы, и очевидная принадлежность к шиноби серьезно сузит поле для фантазии.

— Представь себе, если у кого-то только мелькнет предположение, что Учиха Саске стал девушкой? Думаешь Итачи не примчится проверять? — Орочимару говорит совершенно серьезно, не давая себе расплываться в широченной насмешливой улыбке. Об Итачи с Саске следует говорить только так, почти потусторонним голосом и с абсолютно непроницаемым лицом. Разумеется, это трудно, но игра стоит свеч — Саннин давно затвердил, что одно упоминание Итачи способно убедить Саске практически в чем угодно. — А уж Итачи тебя узнает. Что если он попадется нам на пути? Сложить два и два твоему брату не составит труда, будет лучше, если мы сольемся с толпой обычных горожан настолько, насколько это вообще возможно. Разве я не прав, Саске-тян?

А кисточки уже порхают над лицом, да и ногти под шумок накрашены ярко-красным, прямо как шаринган, лаком. Собственная работа нравится Орочимару неимоверно, только что не облизывается на Саске глядючи.

— Пока можешь идти так, но перед тем, как войдем в город надевай это, — в руки Саске вложен, кажется, целый ворох цветастой ткани, в котором смутно угадывается юката, — Так тебя никто не узнает. А теперь нам пора, — Саннин предусмотрительно отшагивает подальше, пока Саске переваривает полученную информацию и кричит уже из-за двери, — Жду тебя на выходе, Саске-тян. Поторопись! Женщины всегда так долго наряжаются.

+1

10

Какое-то сплошное издевательство. Какое-то сплошное проклятье. Всё словно бы нарочно складывалось так, чтобы вывести его из себя, опозорить, унизить, вставить палки как минимум в колеса. Словно бы Саске и без того от малого отказался, словно бы и без того на малое закрывал глаза, словно бы и без того не осознавал, как просто им манипулировать, позволяя делать это, потому что такова его конечная цель, не скрываемая, не раз озвученная и обязательная к исполнению. Разве, чёрт подери... чёрт подери, разве этого недостаточно? В который раз прокусив губу, он почти отчаянно рыкнул: недостаточно. Потому что теперь у него отняли ещё и бубенчики, тренировки и... почти судорожно хотел перехватить Касунаги, да из-за некоторой медлительности, вызванной стрессом, шоком и дискомфортом, не успел. Потому: бубенчиков, тренировок и Кусанаги. Словно бы у него оставалось хоть что-то ещё; что-то ещё, кроме ненависти к ублюдку, из-за которого Саске оказался здесь, и раздражения к другому ублюдку, который слишком неприкрыто получал от этого удовольствия, кажется, найдя общий язык ни то с волей судьбы, ни то с самими богами, у которых к Саске исключительно особенное отношение; не при делах оставался только сам Учиха, мать его покойна давно, Саске.

Плечи буквально передёрнуло от раздражения, и не маска, но привычная манера холодного и отрешенного поведения скосилась, потому что то, что сейчас происходило с Учиха — это трагедия и позор для любого мужчины, которым он и являлся. Сколько бы красивым и так далее сейчас ни был, а для Саске важно иное, плевать он хотел, он, он, он... В не глупом мозгу хотелось верить, что все те предрассудки, в которые нукэнин как мужчина верил, будучи убежденным, что имеет для них почву, не сказались на нём самом: чтобы мозг не принялся работать альтернативно, чтобы не как Ино или Сакура, чтобы гормоны не успели перестроиться, потому что результаты ни то эксперимента, ни то неудачного действия не могли быть настолько серьёзными и глубинными... Ками-сама, от этих мыслей всё нутро свело тошнотой и ознобом, исключительно психосоматически, что, в общем-то, не имело значения. Саске просто, унимая тремор в руках и нервы, сжал губы, прикусив нижнюю, и поднял глазу к потолку, чтобы подышать. Ему проще было тренироваться со сломанными руками, неделю лежать под болезненными лекарствами, изнашивать своё тело меткой, недостаточно спать, скручиваться от ядов и их последствий, чем... вы совсем ничего не понимаете?

А Орочимару подливал масла в огонь. Нарочно, подчеркнуто, открыто. Пользовался положением, просто потому что мог, коли что-то такое ему предоставилось. Саске понимал это и не мог судить, хах, потому что понимал натуру Саннина, потому что при бытии иным он бы не добился результатов, а потому и Учиха бы к нему не пришёл, но... Черт подери, это так несправедливо, так театрально, так... Отвратительно. Чтобы взывать отвращение, оказывается, вовсе не нужно ставить эксперименты на заключенных, скрещивать их и проводить опыты, что за гранью. Достаточно просто...

— Ты сгущаешь краски и делаешь нарочно то, что можно не усложнять и провернуть безо всяких... вот этого всего, — процедил он сквозь зубы, буквально прошипел. Без понятия как выглядел, да и знать не хотел, понимая, что это может стать очередной травмой для только начавшей выравниваться и хоть как-то выстраиваться самооценке; чтобы сломать веру в себя того, кто и без того оказался мусором достаточным, чтобы быть даже недостойным смерти, вовсе не обязательно проигрывать важный бой или оказаться не в состоянии что-то конкретное сделать — достаточно лишь... лишь...

Взгляд зацепился за накрашенные ногти. Свои. На несколько секунд померк, потускнел и пропал.

— Полагаю, тебе уже не терпится посмотреть на то, что я с тобой сделаю, когда это всё закончится, — глухо, отрешенно, едко, но... Чёрт. Имелось ли хоть что-то, что в нынешнем раскладе способно не устроить Саннина? Саске найдёт. Непременно. Он мальчик не глупый, он мстительный. Пока же, не разбираясь в тканях да кое-как скрутив их так, чтобы было удобно устроить у пояса или около того, Саске глухо поднялся и пошёл куда следовало. Терять время он не намеревался совершенно. Орочимару и так сойдёт. Саске и так сойдёт. Это все лишнее. Просто сейчас чем больше спорить, тем больше распылять Саннина и, следовательно, тем больше времени терять. Учиха хотел поскорее от этого всего избавиться, вернуться к тренировкам, убить брата и уйти в небытие. Всё, блядь, всё. Большего и не надо. В  принципе. Никогда.[nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

11

Конечно, Саске был прав. Затевать это путешествие с переодеванием не было никакой нужды, равно как и усугублять процесс возвращения юноши в его нормальный облик всем тем, что Орочимару уже успел сотворить. Можно было вызвать Карин, можно было перемещаться скрытно, в конце концов можно было рискнуть и применить дзюцу, но Саннин решил пойти по пути наибольшего сопротивления и, разумеется, не из простой праздности. Тут в дело вмешивалась даже не природная любовь к экспериментам, даже не собственная до омерзения любопытная натура, жаждущая рассмотреть Саске со всех сторон и во всех проявлениях, но некая доля педагогического стремления, крепко заваренная на нелюбви Орочимару к одноаправленности всякого мышления.
Не то чтобы Саске можно было в этом обвинить, но какая-то доля предрассудков, представлений и заблуждений, впитанная у Учих с молоком (ха-ха) матери имелась и у Саске. У Саске, стоит отдельно подчеркнуть, помешанного на собственном брате. Может быть именно поэтому Орочимару плевавший на все эти предрассудки и пришел в такой восторг от произошедшего. Поэтому получал откровенное удовольствие, едва не пожирая глазами ученика, оказавшегося в столь непривычном для себя положении. Поэтому нагнетал, давил, растравливал, хотя и был близок к той грани, которую переступать было нельзя.
Впрочем — это Орочимару тоже понимал в самой глубине своей души — следовало соблюдать осторожность, чтобы не заиграться и не превратить фарс в трагедию, из которой уже не будет выхода.
Как минимум начать стоило с того, чтобы показать Саске готовность Орочимару разделить с ним все тяготы его нелегкого состояния. Правда здесь была некая нечестность: что-что, а принимать женский облик Орочимару не составляло никакого труда, равно как и изображать женщину, дабы не вызвать никаких подозрений. Не стоит сразу кривиться, шиноби это в первую очередь убийцы, убийцы скрытные и эффективные, а что может быть полезнее маскировки в данном вопросе? Пробовали, проходили, практиковали и не раз, начиная от личин и заканчивая женскими телами, буквально положенными в основу его вечной жизни.
Когда Саске показался у выхода, Орочимару все же постарался изобразить приличествующую положению скорбь и серьезность, пока ловко скручивал свои волосы в замысловатую прическу, да закреплял ее шпильками, успев нацепить на себя и одежду, подобную той, которую Учиха так небрежно прицепил к поясу (gришлось досадливо цыкать, всплескивать руками, причитая о неаккуратной молодежи и сворачивать платье уже иным образом, чтобы не помялось раньше времени).
— Не думай, Саске-тян, что тебе одной придется вынести все сложности нашего путешествия, — церемонно складывая руки перед собой начал Орочимару, отдав последние инструкции Кабуто и после того степенно вышагивая по дороге от убежища к деревням, от которых можно было прибиться и к какому-нибудь каравану, чтобы не весь многодневный путь осиливать пешком. — Воспринимай это как еще одну тренировку. Силы воли, скрытности и контроля над чакрой, ты ведь помнишь, что мы не должны выдавать себя никоим образом? Ночевать постараемся под крышей, так что попробуй понаблюдать, как ведут себя женщины. Уверен, эти сведения пригодятся тебе в пути.
Говоря все это Орочимару вовсе не лучился от удовольствия и вдохновения, щуря замаскированные дзюцу темные глаза на солнце, и вовсе не думал, что хмурый Саске невероятно мил, равно как и не скалился за спину, одним взглядом загоняя в захлопнувшиеся двери любопытных и пускающих слюни обитателей убежища. То, что проделывать подобный фокус придется еще не один раз Орочимару был уверен, в чем и убедился на подходах к ближайшей деревеньке, от которой отправлялся их транспорт. За щедрую плату им выделили два места в многоместной повозке, после чего Орочимару пришлось быстро тащить «ученицу» в ближайшую рощу, дабы увести подальше от любопытных взглядов, да привести в порядок, чтобы не вызывала интереса своей совершенно не женской одеждой и убийственным пустым взглядом.
Поначалу Орочимару милостиво доверил Саске возможность переодеваться самому, дабы не смущать и лишний раз не раздражать и без того доведенного до ручки ученика, но вскоре, заметив в его руках предмет, подозрительно напоминающий связанную из юката петлю, которую Учиха примеривался закинуть на ветку ближайшего дерева, счел за лучшее вмешаться.
— Кстати, можешь называть меня онэ-сан или оба-сан, дабы наше совместное путешествие не вызвало ни у кого подозрений, — невинно предложил Саннин, поправляя пояс на талии Саске и любуясь идеально ровным и красивым узлом. — Я так и знал, что тебе пойдет этот цвет, Саске-тян! — уже расправляя каждую складочку, — А теперь идем, наша повозка вот-вот отправится.

+1

12

— Принято, — и всё. Действительно, всё. Условия понятны, не симпатичны, но... К чёрту. Учиха немного устал; уже; от этого. Пускай бы двинулись скорее и ладно. Разговаривать желания не было, спрашивать — тоже; Учиха неизменно зол, неизменно подавлен, неизменно дальше от "счастья" чем обычно. Просто игнорировать все лишние души, взгляды, шумы; Орочимару — особенно, потому что... потому что.

В какой момент [спустя сколько миль и часов в пути] хладнокровие, рассудительность и здравый смысл выстроились в то само положение пальцев, когда они сами, словно бы сговорившись, заместо того, чтобы в третий или который там раз пытаться напялить ткань на себя, принялись крутить из неё толстый, смачный, увесистый... петлю, короче. Совершенно непроизвольно, в самом деле, ведь изначально юноша не был отдан безысходности в полной мере, не имел цели умереть до того_самого дня, вообще-то даже кое-как мирился: абстрагировался, игнорировал, отвлекал себя, не акцентировал внимания на том, что не требовало его участия; даже работало, в какой-то мере, ведь у Саске целеполагание прочно как ничто на свете, а там и выдержка, и терпение, и прочее, и прочее, и прочее. Просто эта ткань, эта сраная ткань, до такой степени подчеркнула неправильность, аномальность, ненормальность происходившего с Учиха, что... в общем-то, он даже и слова не сказал, разве что кое-как разжал пальцы, когда Орочимару появился — сука, ублюдок, мразь, откуда в нём столько счастья от самого бытия — и принялся содействовать с победой над одеждами. Как ничтожно, Ками-сама. Как, как, как...

Ничего не говорить, держать себя в руках, думать о техниках, думать о том, что ещё можно сделать с Чидори, как совместить огонь с молнией, что можно придумать, чтобы вовсе не расходовать чакру, или чтобы задействовать исключительно, скажем, пальцы... Да, хорошо, вот так. Не смотреть на людей, ни_в_коем_случае не смотреть на Саннина [с учётом их первой встречи, стоило сказать, что сейчас тот выглядел ну-почти-буквально так же, даже не сбрасывая своего тела и не "отковыривая" от лица маску из чужой кожи, скажем; снова женщина, потому на видоизменения наставника Учиха едва ли как-то реагировал, привыкнув к его странности; да и опасно его разглядывать, потому что вычурный вид "маскированного" Саннина напоминал о всей ситуации в целом и так по кругу]. И по-прежнему не пытаться ни рассмотреть себя, ни всмотреться в ткани. Хорошо. В мозгу есть спасительное "конспирация", и если бы Саске планировал стать шиноби, когда его эпопея с братом кончится, то подобные навыки в самом деле бы пригодились, положив руку на сердце; просто так вышло, что он не планировал. Упс, снова: вот и всё.

Учиха не задавал вопросов, не разговаривал и вообще держал себя... да, Ками-сама, как Учиха, т.е. как точно некая форма Ками. Ровная спина, холодное бесстрастное красивое лицо, так или иначе терпимый [наверное] вид, отсутствие желания взаимодействовать — и даже рассматривать — с кем бы то ни было. Вероятно, если кроме них все-таки кто-то обнаружится, то не вслушиваться разговоры. И, вообще-то, медитировать. Орочимару учил этому, оно Саске дало немало, на самом деле, и вот сейчас, коли делать больше нечего... Внутри Саске оставался Саске, а значит со своим внутренним дзеном и пробудет до самого конца.

Пробыл бы долго, да вот...
Э?
Общественная баня?
В самый... час пик. Многолюдность.
Так-то хорошо бы, дорога сейчас и прежде долгая, пыльная, но....
Юноша с видом совершенно не юноши замер ещё у входа, ни то выпадая из дзена, ни то исподлобья только на Саннина и глядя, не отводя взгляда, выражая им многое, что в словах не нуждалось. Он ведь не смеялся, не шутил, не так ли? Лучше бы дикая речка, ей богу. Милашка Саске не в восторге, без энтузиазма и... Они же пойдут не в мужскую дверь и... Чёрт.
Чёрт.
Ч-ёр-т.
— Я тебе душу вырву, — прошипела девица сквозь зубы, наклонившись к уху Саннина и крепко-крепко сжимая руку "оба-сан", намеренно впиваясь ногтями ну очень ощутимо. Они не то чтобы совсем длинные, но с такими-то пальцами удобнее, хах.[nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

13

Отстраненность Учиха была для Орочимару явлением привычным; на эти высокомерные маски он насмотрелся достаточно что в Конохе, что после, и даже научился разбираться в различных сортах этой невозмутимости, так что теперь прекрасно видел как оная на лице Саске едва ли не трещит по швам. Что же, ученика можно было похвалить за выдержку, если принять во внимание все аспекты пережитой им трагедии (и это только трагедия последних суток, об остальном лучше вообще не заикаться), однако атмосфера вокруг Учиха способствовала всеобщей зубной боли и тому, что все пассажиры дилижанса (кроме, разумеется, Орочимару) непроизвольно ежились и прижимали к груди малолетних детей, то и дело скрещивая пальцы, дабы отогнать злых духов.

Орочимару не ежился, он просто поправлял то и дело распахивающееся и обнажающее коленки юката, велел сидеть не расставляя ног, учил чинно складывать руки на бедрах и привычно широко и мило улыбался окружающим, имея наглость даже кокетливо подмигивать особо заглядывающимся в их сторону мужчинам. Наслаждался в общем. Когда же еще такая возможность выдастся — сидеть к Саске очень близко, фактически плечом к плечу, да время от времени ласково и успокаивающе похлопывать по руке, не рискуя без этой самой руки остаться. Тетушке ведь дозволено, не правда ли?

Разумеется, для Саннина эти часы пролетели незаметно и из повозки он выскочил едва ли не порхая, чего не скажешь о Саске. И на самом деле Орочимару ведь хотел как лучше, да и что может быть лучше чем освежиться после такой тяжелой дороги и переживаний, да еще и в подобном цветнике? О, придурок Джирайя бы за такое душу отдал! А вот Саске… что же, зато впервые за сутки на его лице мелькнула хотя бы какая-то эмоция, что Орочимару принял за добрый знак.

— Ну что ты, Саске-тян, не стоит так стесняться, — ласково заворковал Саннин, терпя поползновения на собственную руку и с недюжинной силой пытаясь пропихнуть Учиха из прохода вглубь бань, маскируя все это под ласковые поглаживания ладонью спины, — Здесь одни женщины, — со значением продолжил, то ли успокаивая, то ли давая понять всю глубину ожидающего Саске ужаса.

Позади них уже начала собираться небольшая толпа из юных девушек, что подозрительно смотрели на их возню. Должно быть то, как Саске уперся в пол пятками, да вцепился пальцами в косяк едва ли не до трещин в дереве, крайне смущало неокрепшие юные умы. Дабы их успокоить (а то ведь впечатлительные особы могут и переполох поднять) Саннин тяжело вздохнул и возвел очи горе, молчаливо прося у зрителей поддержки.

— Она просто очень смущается, — пояснил желающим Орочимару, утыкая Саске лицом в плечо, чтобы превентивно прекратить любые возражения или споры, которые привлекут к ним еще больше внимания, — Наша о-химе-сама прежде никогда не покидала дворец, а вот теперь... — Саннин натурально всхлипнул, прикладывая к глазам рукав своего одеяния, как растроганная мать, что не может сдержать эмоций за свою кровиночку, — К жениху едем, волнуется.

Толпа синхронно охнула и после издала восторженный вопль, волной хлынув в их сторону.

— Подыграй мне, иначе вся баня сбежится смотреть, — невинно прошипел Орочимару на ухо Саске, одним ловким движением обхватывая Учиха так, чтобы тот не сумел больше цепляться за дверной косяк, да и затягивая внутрь при попустительстве окруживших их стайкой девушек, что наперебой принялись галдеть и восхищаться то волосами, то кимоно, то скромностью юной принцессы, увлекая и ее и ее "оба-сан" в сторону раздевалок и купален.

+1

14

Не секрет, что Саске не лишен вредности и упертости. Ему на большую часть вещей либо всё равно, либо они его раздражали, а потому таковые активно избегались, и тем не менее продолжали по факту существовать независимо от отношения Саске к. Это как некая константа, над восприятием которой работал, но не отменял же. Сейчас — неизменно, по-прежнему — находился в стрессовой, позорной для себя ситуации; не лишенных вредности, а ещё, наверное, в той или иной степени немного [чуть-чуть] иначе работающие гормоны какими-то долями сказывались на поведении: настолько Саске по-настоящему женщина он не знал и знать не хотел, но вот точно также, просто потому что, не горел желанием отправлять в женский сектор общественных источников. Потому что он не женщина, вот и всё. А что тело такое, ну... сходил бы в реку или ещё куда. Дело ведь не в том, что тут будут оголенные девицы: Саске всё равно, если честно, тела есть тела, он не имел с ними ничего общего, не знал их, интереса не имел и цели его они не касались. Всё дело исключительно в самом Учиха, и винить его не в чем. Как и девиц, что здесь собрались; как и сотрудников, как и... Просто так вышло. Просто так вышло, что ноги не желали нести Учиха куда следовало и он, подобно коту перед ванной, стоически держался за остатки если не достоинства, то хотя бы... как там это называлось?

— Ублюдок, — буквально прошипел. Был бы котом, так треснул бы хвостом и лапой, в раздражении прижав уши, а если бы зверей, так обвился бы за придушил без разговоров в принципе. Но Саске был всего лишь Саске. Тем  самым Саске, что не желал навлекать проблем, калечить вообще не имевших никакую причастность людей или, если так уж выйдет, возиться с их стиранием памяти, коли поднимет бунт-протест-реакцию.

Дзен.

Не то чтобы Саске привык находиться среди переодевавшихся женщин разного возраста и размеров. Не то чтобы он привык видеть себя оголенным как одну из этих женщин; без бубенцов, без... с... Мысль о том, что придется терпеть себя таким, еще и наверное работающим ка-кто иначе, и не просто терпеть, но и неприкрыто лицезреть, ощущать  и видеть свое отражение в других женщинах — это шоком легло на плечи прямо следом за какой-то там легендой сраного Саннина о принцессе; на что гни все так реагировали? Какого черта... Впрочем, поздно: момента оказалось достаточно, чтобы Орочимару впихнул подопечную в раздевалку перед источниками, а дальше всё ка-кто само.

Не смотреть. не думать. Не реагировать. Не отпускать глаз. Смотреть в потолок или не смотреть вообще.
Таковы установки. Да.
Дзен.
Осторожно стянуть с себя одежду, лишний раз не разглядывая. Ни себя, ни других. Учиха Саске — не шиноби, но мститель, а потому свете испытания, что выпали на его долю — это во имя мести, во им ненависти; прямо сейчас в ней его становилось всё больше, и если Итачи прежде мог посметь заикнуться, что её недостаточно.... сукин сын, теперь не посмеет. Саске его сам в Цукиеми со своими-то глазами не закинет, но покажет, черт подери, такое, что тот сам себя решит закинуть! Короче! Вдох-выдох. Клубясь в самом дальнем углу снять с себя ткани, размотаться, стянуть бинты, неизменно не смотреть, сразу же замотавшись полотенцем. Абстрагироваться, впасть в полу-медитативное состояние и думать о трех вещах: горячей приятной воде, мести и, кончено же, бубенцах, что непременно будут возвращены в кратчайшие сроки. Полная отрешенность с вымеренной учиховской отстраненностью, надменностью, холодом и отсутствием всякой заинтересованности в других. Пускай что угодно думают; чем хуже — тем лучше. А если кто будет особенно назойливым... шаринган всегда при нём, коли уж глаза в наличии.

С походкой не как прежде, не как привычно Саске, но всё-таки неизменно своими ногами, неизменного Учиха, раздвинул дверь и прошелся к источникам. Устроился в стороне, сразу почти полностью уйдя под воду. Прикрыл глаза и замкнулся в себе, игнорируя тела кругом; и их кудахтанье о... чёрт подери, почему даже медитация против бабского бреда не способна помочь? Какие-то отдельные обрывки фраз прорывались сквозь кокон Учиха. Ни разу не бабы. Ни разу не заинтересованного. ни разу не... Вот только пускай про жениха не... не... Выдох. Глубокий. Очень. Кругом ничего не замерзло или, напротив, не возгорелось? Дзен. Дзен, Саске, дзен.[nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0

15

Орочимару был в своей стихии: подобно змее сбрасывая шкуру и натягивая новую, он без особенных проблем встраивался в любое общество, моментально ловя его настроение и нерв. Был ли это дар врожденной изворотливости, помноженный на обучение шиноби, или чутье, порожденное опытом и многолетней практикой воспитания учеников, множество из которых являлись трудными подростками — то было не важно и не значительно. Но уже через пять минут нахождения в источниках, Орочимару умудрился завоевать интерес и расположение всех прибывших и уже находящихся там женщин, вдохновенно вещая собираемые на ходу истории из жизни принцессы, да не раз и не два указывая на ее застенчивость, которую легко принять за угрюмость. В определенном смысле внимание от Саске это отвлекало, но в ином — только притягивало.

Так или иначе, но вокруг хмурого Учиха образовался вакуум из почтительности, который не отменял заинтересованных взглядов, хихиканий, да перешептываний, подогретых как очевидной статью учиховской породы, так и завлекательными рассказами самозваной "тетушки". Разумеется, подобное Орочимару делал вовсе не по доброте душевной, искупая вину, допустим, за сам факт женского тела у младшего брата Учиха Итачи и даже не за то, что сам затащил Саске в женские купальни, а просто дабы хрупкая психика ученика не сорвалась в крутое пике раньше, чем они доберутся до убежища. Не хотелось бы после такого вот всплеска компенсировать разрушения деревни или заметать следы, уклоняясь от слухов, которые непременно пойдут если Саске не выдержит эту клоунаду (эксперимент, конечно же безобидный и крайне занимательный эксперимент).

Застенчивость застенчивостью, но женская солидарность — страшная вещь, посему особо бойкие и любопытные девушки уже нацелились на то, чтобы медленно и вкрадчиво подобраться к Саске и, под предлогом навязчивого покровительства, развлечь себя как новыми сплетнями, так и получить доступ к юношескому телу. Как известно, все новое и недоступное — ужасно привлекательно. Уж кому как не Орочимару знать это. Казалось бы, за столько лет (и месяцев, проведенных в непосредственной близости к Саске), змей должен был выработать иммунитет к обаянию Учиха, но ничего подобного не произошло и вот уже добрых полчаса Орочимару пребывал в экстатическом состоянии, успешно пряча румянец и сбитое дыхание под предлогом нестерпимой жары в купальнях. Ах, стоило только вспомнить эту неприкрытую ненависть, а это истинно кошачье презрение в темных глазах! Даже сейчас Саске походил на намокшую, но гордую кошку, свысока оглядывающую жалкую суету мышей под своими ногами. Нет, дальше это терпеть было попросту невозможно, а потому кинув своим собеседницам пару костей в виде тонких намеков на богатство и красоту жениха прекрасной принцессы, да домыслов о ее благородном происхождении, Орочимару змеей подобрался к Саске, с поистине лисьей улыбкой устраиваясь в непосредственной близости от него.

— Саске-тян, ты слишком угрюмая, нельзя быть такой пасмурной в подобном месте! Нам не так часто удается побывать в банях, а уж ради этого стоит потерпеть и временные неудобства, — разливаясь по языку елейной сладостью вещал Орочимару, миллиметр за миллиметром подбираясь все ближе к ученику, что было крайне провокационно с учетом наличия и у змея вполне приличного женского тела. В самом деле, зная чистоплотность Саске, да и в полной мере разделяя ее, он вполне мог надеяться на толику радости от нахождения в купальнях. В конце концов, мужское тело или женское — есть ли разница в горячей воде при наличии мыла и пара? Приблизившись к ученику почти вплотную, Орочимару устроил на его узком плече руку и сияющее улыбнулся, в ответ на особенно хмурый взгляд, — Идем, я могу потереть тебе спинку. Обещаю, что буду очень нежным, Саске-тян, — в улыбке блеснули клыки; возможно это стало бы для Учиха последней каплей, возможно Орочимару бы не пережил бы следующую минуту, возможно... была тысяча вероятностей продолжения, но к счастью или к сожалению, именно этот момент выбрали особо бойкие девицы, чтобы приблизиться и заговорить с Орочимару, тем самым представляясь и Саске, наперебой называя свои имена и поглядывая на девушку, до тех пор, пока самая отчаянная не попросила очевидного -  рассказать о недавно упомянутом женихе.

Орочимару пришлось скрыть смех за кашлем. Ему в самом деле пришлось почти уткнуться лицом в бортик глубокого бассейна, переживая невероятное по своей интенсивности и эмоциональности событие — ровно сейчас и ровно в этот момент ему удалось запечатлеть в памяти и коллекционировать новое для себя выражение ужаса и отвращения на лице Саске. Поистине, все это, да вся жизнь Орочимару стоили сей неповторимой секунды!

Змея накрыл азарт. Откашлявшись (отсмеявшись), он родственно обвил рукой плечи Саске, да и прижал его к себе, устраивая его черноволосую голову... ладно, так и быть, не на груди, но на плече, и ласково поглаживая мягчайшие волосы в выражении материнской заботы.
— Да, Саске-химе-сама, не смущайтесь! Нам всем хочется послушать, — согласно поддакнул змей, совершенно невинно заглядывая своими золотыми глазами в темные глаза ученика.[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1212/333071.jpg[/icon]

+1

16

сё-таки спасибо месяцам, проведенным за медитациями: с самоконтролем всё стало лучше, с контролем гнева всё стало замечательно, с контролем агрессии и собственного недовольства — ещё лучше. Спасибо компании Орочимару, не знавшего, что такое личное пространство [Саске], что подопечный вынужден был привыкнуть к подобному состоянию дискомфорта. Всё это не прошло мимо сейчас, так или иначе принося плоды; пускай не те и не так, как хотелось Саске и над чем он вроде как работал с выдающимся успехом.

И ведь в самом деле, снова и снова: кому не приятно освежиться? Горячие источники, чистота, покой и далее по списку. Оно и собаке, и принцессам, и шиноби, и бродягам приятно, чего отрицать. Эта мысль — или факт — действительно поддерживали, особенно после дороги, достаточно душной погоды, потерянных часов жизни и далее по списку. И тем не менее, на этом с позитивными всё. Ибо тот факт, что у Саске — сейчас — не имелось бубенчиков вовсе не делало его мужчиной — психологически — меньше, чем он к тому привык. Он неизменно оставался нагим в окружении женщин, и пускай в любых условиях это вызывало реакцию буквально никакую, потому что мозг искажен и занят иными вещами, что сказывалось и на работе всего прочего, а всё-таки. Всё-таки был мужчиной. Всё-таки был замкнутым. всё-таки слишком привык — и уставал — к обилию внимания, что подразумевало в его адрес всё и даже больше, и оттого привычка подобного как избегать, так и превентивно предотвращать, а там и игнорировать — это разве то, за что стоило винить? И явно не то, что возможно перебороть за один раз. Особенно когда цель того не оправдывала, по сути отсутствуя. Это просто Орочимару весело, а Саске просто желал помыться. Вот и всё.

Если сначала всё было неплохо, действительно удалось абстрагироваться, то чем дольше они здесь сидели, тем больше времени переключалось и собиралось вокруг Саске, когда Змей, разумеется нарочно, сначала собрал его на себя, а после перенаправил на ученика. И, разумеется, устроил поближе и себя, чёрт бы его побрал.

Не смотреть, не трогать, не лезть, ничего не требовать — простой комфорт социального сосуществования Учиха, на который в его конкретном случае все, в общем-то, плевали. Всегда, везде, снова, за какую-о святую традицию, воздержаться от которой отчего-то невозможно. Наличие или отсутствие бубенчиков  никак на данное явление не влияло, даже если бы наличие бубенчиков сделало бы компанию Саске.... вероятнее всего, летальной, окажись он здесь среди этих женщин вот точно также. И далеко не потому, что его бы выгнали; о, совсем не потому, бхмн. Раз уж даже девицей дышалось дурно, то вы можете иметь представление.

И всё бы куда не шло: привычным и безотказным способом отвлечься мыслями об Итачи, своей ненависти и копилке таковой от этой ситуации, разумеется, неизменно в его адрес, как и того трупа, что упадёт к ногам после победы, Саске терпел, почти не закипал и сохранял воистину королевское — порода-то, ну! — терпение, хладнокровие и осанку. Словно от своей — спасибо, что не огромной — груди ему не дискомфортно, словно вообще ничего не дико. И даже мягкое требование быть приветливее — плевать хотел, обострить абстрагирование да — это ещё ничего. Но потом... Что же, Саннин, ублюдок, хорошо старался. Рвение к нарушению равновесия Учиха и собственного развлечения в сложившейся ситуации, раз уж так вышло — это святое, стало быть. Обходился без тюрьмы, мутантов и бесчеловечных экспериментов. Хотя и то, что происходило с Саске, иначе как бесчеловечным не назвать [даже сам Орочимару пока не осознал всей проблемности исчезнувших бубенчиков, помяните].

Терпение.
Терпение.
Тер-пе-ни-е.
Взгляд тёмных глаз медленно обошёл скопившихся девиц, собравшихся кругом и полностью отдавших своё внимание Учиха. По мер движения становился всё более угрюмым и тёмным, конечной своей точкой остановившись, разумеется, на Орочимару. После — на его руки, затем — снова на лицо. Прямо из того положения, в котором оказался. Бледноватый для сложившихся условий парился и... всего прочего.

Что ж.
Саннин знал, что просто так ничего не пройдёт. После.
Пока же пальцы сжимали кожу на его бедре сильно, кажется даже ногтями. Нет, если Учиха соберет там чакру, будучи шиноби, то всё закончится совсем бедово, но... Взгляд в пустоту, абсолютно чёрный и непроницаемый, перед собой, сквозь всех девиц, коих словно бы не существовало.

— Я никогда его не видела и ничего о нём не знаю, оба-сан может рассказать больше. Это, впрочем, традиционный брак, знаменующий дружбу между селениями. Не сомневаюсь, что он... достойный человек, — спокойно, обезличенно, ни то будучи внутри принцессой мертвой, ни то страдающей в своих переживаниях, ни то безумно храброй патриоткой. Сказанные слова явно зацепили девиц и они, о диво, притихли, уставившись на эту трогательную парочку с, судя по всему, незавидной, такой трагичной судьбой. Бытие женщинами, дань долгу и предназначению! — Возможно, даже моложе шестидесяти, — могильным голосом добавил, отчего лицо женщин поменялись. Не то чтобы без женского злорадства и зависти, но такой красоте, всей жизни и, разумеется, невинности [о чём ещё думать скучающим недалёким женщинам в этой истории, какой ещё быть юной незамужней принцессе] пропадать с старых лапах во имя блага родины... Обреченная решительность, вот это поступок! Саске, впрочем, просто довольствовался тем, что стало тише. Внимание никуда не делось, но сострадание и неловкость — это лучше шума и откровенного любопытства. Он хотя бы сможет абстрагироваться от этого как прежде, потому что эта история не о нём, с ним никак не связана и не имела к нему никакого отношения. В общем-то, ему всё равно. Стресс — это сейчас нога Саннина, как вы понимаете. Пускай гордится ученику; способным быть совершенно беспристрастным, но столь щедро позволяющим себе реагировать, давая Змею почву. Говорят, кошки вреднее котов. Особенно породистые.

Разумеется, Учиха не тошнит. От ситуации, собственной груди и Орочимару [в любом виде, сейчас — обострённо в любом]. Однако он еще ни разу в жизни — даже во время миссий с Наруто — горячие источники не вызывали подобное отсутствие удовольствия. Словно бы Саске способен похвастаться тем, что у него его в жизни много... Что же, хотя бы помылся, цель визита так или иначе достигнута.

Вот только погода не стремилась радовать, а потому, убравшись при первой возможности из источника, сразу продолжить дорогу не получилось. Выход был один: чистым и готовым [к смерти, вероятно] просто умереть на целую ночь, отключиться и начать с рассветом, сносной погодой и мыслями о мести и бубенчиках; или бубенчиках и мести, сейчас трудно сказать, что важнее, ведь месть без бубенцов никак не получится. Может быть Саске не будет стрессовать из-за своей груди, и может быть даже, если повезет, сможет забыть хотя бы временно о присутствии Орочимару. А ведь награди природа Учиха Саске хоть каплей здорового чувства юмора, так ситуация уже давно играла совершенно другими тонами.

Что же, аминь.
Хотя бы с ваннами покончено.[nick]Uchiha Sasuke[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/23080.jpg[/icon][lz]<center><a href="http://versus.rolka.su/"><b>Учиха Саске</b></a></center>эта кровь не стала козлом отпущения; эта тьма не была хаотичной.</a>[/lz]

0


Вы здесь » Versus » Versus » Саске-тян и все-все-все [naruto]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно