Здесь и сейчас Саске был по большей части шутки ради; издевки над выдержкой и чем-то подобным. Чтобы быть полезным или вложиться в то, что лично он считал не то чтобы полезным, но лично его успокаивавшим и делом в целом благим, присутствовать на сегодняшнем мероприятии было вообще не обязательно. Но Саске всё-таки был здесь. Потому, что мог. Мог себе это позволить, мог своим привесившем сделать этот вечер престижнее и значимее; так уж развивались события, что нахождение его - не просто Учиха или какого-то другого Учиха, а именно его - где бы то ни было всегда вызывало резонанс и реакцию. Стало быть, если имелось то, что просто задушевно и не совсем безразлично самому Саске, то почему бы не показать это другим, кто также подумает о том, что оно и им небезразлично тоже? Животные там, котики, знаете. Люди дерьмо по определению, а вот животные, от ублюдков пострадавшие, сами себе не помогут. Вот и, ну, улавливаете логику?

Время проходило и ни хорошо, и не плохо, но непременно лучше, чем никак. Знакомых лиц больше, чем могло подуматься, что наверное не есть хорошо, но и пару полезных и красивых сториз - это плюс. До конца мероприятия в любом случае задерживаться не намеревался, ближе к середине уже поглядывая, где бы можно уединиться на пару минут. Курил он нечасто, правда: одной пачки иногда хватало на несколько недель, редко когда уходило больше нескольких сигарет в день. Просто когда так официально, но пи этом бессмысленно, и такие речи, словно на неделе высокой моды, хотя вообще-то нет, и когда людей всё-таки больше, чем хотелось бы, а от Саске собравшимся представителям прессы и просто скучающим-знающим-блабла чего-то да нужно... В общем, да: на середине он уже не подумывал о том, чтобы искать, а откровенно выжидал повода, когда внимание переключится на что-то эдакое и он сможет улизнуть. Лучше всего на крышу, потому что погода вроде бы как за окном ужасная, туда точно никто не увяжется, ни с кем не столкнуться. А пару минут наедине с собой позволят точно решить, стоит ли ему уже уезжать домой или нет; пускай шум Учиха полюбил и заимел в качестве едва ли не зависимости. Всему имелась мера, если это не самобичевание и ощущение собственной никчёмности.

Он буквально уже отделался от наиболее затратных и заметных диалогов, постепенно прокладывая себе путь к одному из двух выходов из данного зала, как странные события странным образом заставили его странно застрять на несколько странных мгновений, словно бы пронёсших перед глазами всю его сраную жизнь; ту её часть, что вне камер и побега. Ту, которой, что бы не делал, Саске по-прежнему оставался.

Да, у Хинаты сегодня красивое платье, и хорошую фигуру, как и ухоженную кожу, оно хорошо подчёркивало - профессиональное, если вам нравятся отговорки или, напротив, поводы. Но странным стало и странно словно бы остановило само время вовсе не это.

Так мало слов и такое скупое взаимодействие. Он не уловил взгляда Хьюга Хиаши, но мог поклясться, что не надо было видеть, дабы точно знать, что было на том лице ив тех глазах. А Хината, она... если честно, на какую-то секунду, а может даже дольше, Саске выпал: словно бы это был он; в немного ином теле и с немного иными декорациями, но это так тянуло на...

"Покурить," - оборвал он себя, когда отметил, что странно задержался, и вообще не его дело, и вообще-то он хотел покурить. Т.е. изначально просто уединиться, но теперь - точно покурить. Почему-то стало досадно: то ли за Хинату, то ли за себя, то ли за систему. Да и не суть важно. На самом дне того Учиха Саске, что ещё не сожжен и не утоплен, оседал слишком тяжелый материал, и каждое его "шевеление" невозможно было проигнорировать, невозможно было не ощутить ни то боли, ни то чего-то... единственно-доступного, что ли, и тем выводящего из себя.

Застряв внутри собственной черепной, он-таки закончил начатое, покинув зал к чёртовой матери. Люди сейчас лишние, своё дело он сделал, надо вернуть себя в обычную вакуумную раковину, что не мешается в совсем дешевый сериал. Скорее приключение про какого-то недалекого подростка, в жизни которого ничего не происходит, ив конце он либо очень плохо кончает, либо, э... Саске ещё не придумал. Всё ложилось не так.

Найдя во внутреннем кармане пиджака несколько сигарет, словно бы нарочно припасенных на случай людской перегрузки, Учиха ни то в раздумьях, ни то в некоторой странной прострации проследовал на крышу, куда заранее подглядел схему прохода, дабы не блуждать и не светиться в коридорах лишний раз. Свистнул в том числе от Джуго, тот поймёт, ибо знает, что иногда Саске нужны пятиминутки полного уединения с собой или около того.

Дверь на террасу на крыше открылась и... какой точный прогноз: дождь. Шёл. Прямо сейчас. Как из ведра лило, что почти ничего не видно. Ветер вроде не сильный, что хорошо - огонь не затушит. Да вот до навеса целых метров пять, а то и дальше... Пришлось стянуть пиджак и закинуть его на голову, дабы пройти-таки под навес.

Из-за сильного дождя и приятного создаваемого им шума, как мы нахождения в себе, Саске даже не сразу заметил, что оказался там не один, а когда заметил... взгляд тёмных глаз скосился на попытки Хинаты закурить. Понаблюдал с секунд пятнадцать в абсолютном молчании, а после, хмыкнув, отвернулся, достав всё из того же внутреннего кармана зажигалку и закурив; подлецу всё к лицу, но не так, как дивам, да.

Очень странная ситуация.
Диалога ноль, взаимодействия ночь, пересечения ноль, вообще-то никакой привязки аки связи друг с другом, но... очень странная ситуация. И ещё более странный привкус.
Не в зеркало ведь (кривое) смотрел, хах?

Вмешиваться Саске не приглашали, он и не вмешивался. Какое ему дело, какое ей дело? Они просто делили крышу, каждый спасаясь от публики по своим причинам, всё по тем же своим причинам куря - то, что не одобрялось внутри обоих семей, даже не являясь абсолютным табу. Учиха умел не замечать других людей, пускай даже если внимательность супротив воли цепляла из окружения очень многое.

Парень успел сделать несколько неторопливых затяжек, стараясь не думать ни о чём, но разворачивающаяся совсем рядом нервная картина так или иначе привлекала внимание, волей-неволей возвращая к собственному опыту; к чёртовой жизни и тому, что на самом деле значила золотая клетка. Все те ответственность и давление, что становились минимальной платой за место, желаемое многими. И, если честно, сейчас Саске мог без зазора совести сказать: плата слишком высока и того не стоила. Даже когда выходишь из круга, даже когда разрываешь связи и цепи, оно всё равно преследует тебя; потому что ты не состоишь из чего-го вне клетки, ты соткан и собран из неё. И никогда не перепишешь своё содержание, не перекуешь скелет, не забудешь.

Он в каком-то смысле вырвался; стал вырываться, каким бы дурным или глупым его способ не был, ещё несколько лет назад, и теперь, искривленный, покалеченный и не отпущенный системой, дышал спокойнее и свободнее, пускай даже продолжать платить за это очень высокую цену. Хината же... Они, кажется, одного возраста, вот только девушка продолжала крепко сидеть в тисках, натираясь золотом. Едва ли дело в том, что она девушка, а не сын. И может быть даже не совсем в том, что старшая, пускай это непременно и создавало дополнительные звенья. Мир стал чуть более современным, чем у давних предков, и драмы измельчали, став тем, что в принципе можно ощущать. Отговорки прошлого в виде "во имя выживания" не работали. Взгляды же, как и структуры, и поныне существовали.

Продолжал молчать, пока толком покурить у Хьюга так и не получалось: она нервничала, злилась, возилась. Это так... повержено. Сломано, устало, агрессивно, безнадёжно. И беззащитно. Каким являлся каждый из них, когда оказываешься лишь муравьём в огромном муравейнике. Независимо от того, насколько много или мало работаешь для этого самого муравейника. Он даже не заметил, как стал краем глаза, а после более открыто, наблюдать за этим, опять же, продолжая курить.

Ни то успокаивало, ни то странным образом действовало на нервы.
"Как непутево и нелепо. Закури ты уже наконец, а."

Едва хмыкнув, он всё-таки двинулся с места и сделал несколько шагов, приблизившись к девушке, снова достал зажигалку и, придерживая её сигарету, дабы опять не упала или не пережила очередную нелепость, подкурил. Чем угодно поклясться готов, аж физически облегчение испытал.

- Знаешь, если дверь не открывают независимо от того, сколько ты в неё стучишь и с какими новостями, то, может, стоит на неё если не забить, то хотя бы посмотреть, какие двери есть по-соседству? - спокойно, убрав руки и снова повернувшись к ней боком, дабы выпустить дым в сторону. Пока шумел дождь.

В который раз: этого Саске на сегодняшний вечер не планировал; вообще ничего подобного. Предполагал, что публика вызовет у него желание уединиться на сигарету, потому предусмотрительно парочку и прихватил. Это должно было стать самой большой интригой и приключением. Даже понимая, что Хината вполне возможно будет на вечере, Саске не имел ни малейшей причины как-это это выделять: она не единственное знакомое ему там лицо, да и в целом не единственная, едва ли чем-то особенно в плане общения или необходимости поддерживать контакт. Эта необходимость отсутствовала. Вечер, в какой-то степени, максимально продуман и шёл по плану.

Но случайности случаются, и даже если процент мал несколько раз подряд, а вероятность того, что каждый раз "процент мал" линейно совпадёт все разы подряд ещё меньше, то оно всё равно не равнялось нулю. И наступило. Снова у них как-то вышло. Не по плану. Гарантия: у Хинаты тоже.

Это правда походило на действия самого себя, застрявшего в прошлом и-или выбравшего предначертанный путь без попытки ни к изменению, ни сопротивлению, ни пробы иных возможностей. И непонятно: выводило ли это, заводило или поливало едкой иронией, что лишь укрепляла собственные намерения на жизнь и не позволяли оставаться равнодушным здесь и сейчас.

Он не стал отталкивать Хинату, не стал её останавливать, и даже просто пытаться прервать его: ни грубо, ни мягко, никак. Это прямое нарушение личного пространства, но вообще-то Учиха в каком-то смысле сам дал на это разрешение моментами ранее, не так ли? И нет, он не отвечал каждому, кто хотел его поцеловать, сблизиться и так далее; никому не отвечал, вообще-то. Просто Хината - не они. С иной истории, без этого фанатизма по внешности или загадочности, вообще без фанатизма, она... тоже знала те взгляды. И жизни, и глаз. И этот привкус, что застревал ото рта до самого солнечного сплетения. А Саске вовсе не против попробовать себя; прошлого; не болезненно ушедшего, оставшегося и страдающего теперь иначе, неизменно на старые мотивы, приумноженные опытом лет и гормонами, что подвигали мозг на многое.

Нет, он не заслуживал нежности. И она тоже. У них не так не принято, всё надо заслужить; даже когда заслужил - этого окажется недостаточно, тебе просто сдвинут планку, трудись дальше, не расслабляйся, не отвлекайся, не засматривайся. Не растрачивайся. Они не тот и не та, кто привыкли к нежности, кто её показывали, кто тормозили или заслуживали подобного, не так ли? По крайней мере, когда речь заходила о сколько угодно кривых, а всё-таки отражениях друг друга.

Саске ответил на поцелуй, не раскачиваясь и сразу же перехватывая эту эстафету инициативности. Словно они давно изнежили друг друга, словно делали это сотню раз, словно долго голодали, не виделись, словно ещё так много всяких "словно". Его язык изучает её губы, её рот, пока торс ощущает, как в него упирается грудь, прижимавшаяся сейчас так яро. Да, сквозь ткань, разумеется, но это на самом деле вовсе не мешает. Ещё немного, в конце-то концов, и даже от неё можно будет избавиться.

Когда стало не хватать воздуха, когда Саске почувствовал в себе потребность, он разорвал поцелуй и всё-таки заглянул Хинате в глаза, достаточно грубо взяв одной рукой за подбородок, чтобы это сделать.

Серые. Бесцветные. Прозрачные. У него - самые тёмные из возможных оттенков глаза, у неё - самые светлые. Словно бы Учиха все скапливал, аккумулировал, вынашивал и сжигал, создав бесконечную прожорливую бездну, поедавшую и втягивавшую всяк попадающего. Её же глаза напротив: словно бы выпустили всё, не сохранив в себе ничего; совершенно. Оболочка, кукла, винтик. А то, что всё-таки осталось, она сейчас агрессивно пыталась всучить черни напротив, пускай вытягивает, ей не нужно содержимое. Оно ведь всем тем, кому стоило бы, не нужно также, да?

Он вновь поцеловал Хинату, какое-то время не отпуская её лица, после чего переместил руки на её спину и талию. Его раздражало это дебильное, до невозможности дорогое и очень красивое платье; надо найти застёжку и избавиться. В первую их встречу Саске понял, что там есть, на что смотреть, и сейчас отказывать себе в этом не намеревался; снова тряпки ему не помешают. Но на это надо немного изучения и времени, потому, ни то толкнув, ни то потянув-попятив её спиной, он упёр девушку в деревянную стену-решетку, поддерживавшую всю эту навесную конструкцию. Плевать, что там влажно, что они немного промокнут. Было бы это главной трагедией их жизни, хах, честное слово.

Очевидно, что образ и внешность Саске располагали к активной, разнообразной и весьма насыщенной интимной жизни - это одна из причин, наверное, по которым ему удалось так быстро взлететь и начать приносить работодателям деньги. Порождать фантазии, которые застрянут в головах и будут долгосрочны, прибыльны - воистину замечательно. Вот только реальность фантазиям не соответствовала, и внешность, как и, в каком-то смысле, возможности, данные ему, Саске не использовал; оно ему прежде приносило куда больше плохого, чем хорошего, зарыв веру в собственную нужность и способности достаточно глубоко, их даже при нынешнем успехе достать не просто. Оттого никакими разгулами и фривольностью Учиха не страдал, пускай и не относил себя к праведникам, материалист и прагматик ведь, так и воспитали. Однако такие ситуации ему не свойственны. Едва ли подобные вообще вспомнить, если так подумать. Даже если думать - это явно не то, что вписывалось в нынешнюю ситуацию, тем более не на первых строках. Что угодно, только не "думать", вот уж, хах. И это... вовсе не плохо. И совершенно нормально.

Хината, спасибо, процессом думания тоже не занималась. Даже больше - очевидно больше - чем Саске. По крайней мере, беспощадная расправа над рубашкой это подчёркивала: какая разница, как Учиха теперь возвращаться на люди (вернее, в чём) будет. О, нет, мстить за это Саске не намеревался, но понимать этот более чем призыв к более чем определённому подходу - да; едва ли он и сам настроен на нежность, если уж на то пошло. Она вовсе не уместна. Будет забавно, если кто-то в ливень и при занимательной движухе внутри решит подняться на крышу, конечно, но как минимум двое одарённых уже нашлось. Это к тому, что времени у них в распоряжении не так много. Как и, вероятно, терпения, зато  накипевшего - хоть отбавляй.

Всё кругом холодное, но не они двое. Повод не давать телам остыть и держаться ближе. Впрочем, раз Хината так настойчиво расправилась с его рубашкой, Саске передумал избавлять её от платья совсем, такого красивого и подчёркивавшего фигуру, имевшего некую форму и задумку. Заместо того пускай потеряет свою форму, стянутое едва ли не в пояс между верхом и низом, всё оголяя и ничего не прикрывая. Ещё спасибо скажет: возможно, это поможет ему не промокнуть совсем и не оказаться затоптанными ногами... А может, ха-ха, и нет.

Свежие царапины немного щипали, подогревая и подталкивая. Больше не надо, да? Перехватив чужие запястья ощутимо сильно и без излишней осторожности, он рукой "прихлопнул" их над головой девушки, ограничивая движения. Пора бы и платье задрать. Саске не мстительный, о, нет, конечно, но раз он продолжит этот вечер без рубашки, то и Хьюга стоило чего-то лишиться. К примеру, какая разница, останется ли на ней целое нижнее белье, останется ли оно вовсе? Его можно грубо подцепить и порвать сбоку, чтобы ощущения с крыши не покидали её до самого дома. Звук и реакция чужого тела на это заставила и собственное ощутить желание более явно: картина открывалась замечательная, откровенно заводившая, заставляя кровь впопыхах приливать к члену. Впрочем, действовать быстро, но не настолько быстро - слишком нравилось место и нынешнее положение девушки.

Прижимаясь к чужому телу, горячо дыша между ухом и шеей, не целуя сейчас в губы, расправившись с остатками чужого нижнего белья, Саске прошёлся по чужому бедру рукой, очерчивая, прежде чем завести к промежности, чтобы подразнить, чтобы раззадорить пальцами, чтобы проверить отзывчивость; чем влажнее будет внутри - тем лучше, заодно и парню разум затупляя. Хорошо, что с ремнём разобрались. Саске не планировал сильно оттягивать, но хотел поддержать Хинату в таком положении немного, издеваясь и заводя обоих. К тому же, её сбивавшееся дыхание от его манипуляций пальцами в ней так приятно било в ухо, ближе и громче дождя, что отдельный сорт кайфа.

Оставалось только удовлетвориться, когда Хината оказалась достаточно влажной и реагирующей на его пальцы, очевидно требуя больше и бесстыдно, с нетерпением насаживаясь. Тогда последний смысл в собственных штанах - чтобы одной рукой из кармашка достать упаковку презерватива и аккуратно - чтобы не повредить - порвать её, затянуть. Пускай потерпит ещё немного, зная и предвкушая, что будет дальше, и без возможности ни затормозить, ни ускорить - её руки продолжали крепко держать. Если честно, было в этом моменте что-то отдельно заводившее, а несколько тёмных пряжей упали поверх бледного лица, пока Учиха всё это проворачивал.

Когда перед тобой подобная девушка, когда она столь жадно на тебя насаживается, даже если это просто (казалось бы) пальцы - это не тот процесс, особенно в сложившейся обстановке, от которого стоило отвлекаться на что бы то ни было вообще и в принципе. Хината, издаваемые ею звуки, реакции и отклики тела - то единственное, к чему снизошло внимание, то единственное, что кормило Саске сейчас. В дожде, в сложившейся обстановке, способной оказаться прерванной в любой момент.

У него не имелось познаний мира, десятилетнего опыта, вальяжной пресыщенности и такого-прочего, потому в каком-то смысле приходилось полагаться только на инстинкт и интуицию, пытаясь считать и угадать, что значила та или иная реакция девушке. В смысле... там вроде тонкости, целое искусство, вот это всё, нет? Занимательно, в общем, и не отвлечься - греховно, буквально. Не когда девушка, которую ты вжимаешь в какую-то срань-стену, мокрая не из-за дождя, а твоих пальцев и желания, чтобы ты не останавливался. Не когда тебя это всё дико заводит, а член налит кровью, желая полноценного продолжения. Впрочем, тело Хинаты - главная подсказка, потому что, в самом деле, когда нравится - этого не скрыть, как и когда наоборот. Играть или притворяться смысла не имелось; не та субституция, а на кону не стояло ничего, чтобы идти на подобные жертвы.

Но довести девушку пальцами не хотелось - ими хотелось её завести и раззадорить, чтобы привычное лицо стёрлось, давая место отличным от привычных эмоций. Заразных и привлекательных, особенно в этом сраном дожде, холодном, мокром и косом, отчего от него даже навес спасал не полноценно.

Чужое тело подстроилось под пальцы, намекая - точно также непроизвольно - на то, чего и как ей хотелось. Запястья продолжали сжиматься, потому Саске не остановить, не обнять, не поцарапать: оставалось прибегать к голосу и движениям, Учиха конечно же не издевался; о, это всё к лучшему. После будет только приятнее.  Когда же внутри стало совсем тепло и влажно, когда дыхание совсем сбилось и пошла требовательность - честное слово, оттягивать с концами перестало хотеться. Пальцы своё дело сделали, остальное за членом, готового войти в Хинату, стоило только подхватить её в районе ягодицы, чтобы поддерживать и одновременно с тем прижимать ещё сильнее.

Это оказалось просто, никакого сопротивления или напряженной тугости, Саске томно горячо выдохнул, ощущая, что наконец-то получил то, что стало так неожиданно возникшим желанием, мучившим его последние несколько минут. Не надо много времени на то, чтобы привыкать и всё такое: девушка уже влажная и уже заведённая, ей надо не начинать сначала, а продолжить то, что было прежде. Желательно чаще и жестче, что Саске и сделал, почти сразу принявшись в неё вбиваться. Пока ей свободы не давал, но позже настанет время и такое право Хинате вернётся. Сейчас же быстрый темп, резковатый, без тормозов, и ощущение чужих сосков, упиравшихся в его торс. Похоже, без одежды и вот так их фигуры оказались куда лучше, чем думалось прежде, что непременно приятный, добротный бонус к сложившемуся порыву, явно не свойственному никому из них. Тем ироничнее. О, знал бы Саске, насколько похожи их истории на самом деле... Но он не знал, и, если честно, сейчас ему абсолютно плевать: и без того хорошо.

Представить бы, что Саске станет вдруг чьей-то пилюлей, анти-стрессом и способом выразить накипевшее. Представить бы, что и сам отвлечься таким образом, заполнив мрачную пустоту и давление в голове на ритмичные хлопки двух дел, сбитое дыхание и тяжесть совершенно иного характера. Он в целом не то чтобы когда бы то ни было отводил сексу какое-то особенное или сакральное место, но сейчас, похоже, это стало чем-то большим, чем просто приятным моментом. Необходимым приятным моментом.  Просто приятным моментом, максимально понятным, естественным, спонтанным и лишенным глубинного смысла. Подчеркивая тем самим ни то своё не-отличие от остальных, ни то условность имевшихся масок и стандартом. Потому что выходило ли у него когда-то прижимать разочарованную и переполненную сдерживаемыми нервами Хинату Хьюга в декоративную сцену, вдалбливаясь в неё своим членом? Едва ли. Как и едва ли она сама способна была представить подобное, никогда и не помыслив.

Сейчас очень просто и свободно, сейчас разряженный влажный прохладных воздух не холодного дождя только давал причины быть горячее, сжимать крепче, быть более жадным, выступать контрастом этой чертовой погоде, всему миру. В моменте между чужими людьми, которые, оказывается, способны друг друга возбудить даже проще, чем выходило с теми, "с кем и когда нужно". Саске выбьет её нервы и эмоции членом, она выпалить это стонами и желаниями большего, едва ли подозревая, сколько всего в ней накопилось и сколько всего она способна выдавать; даже с кем-то вроде него и в подобном положении; особенно с кем-то вроде него ив подобном положении? Чужие руки отпущены, все мысли выброшены, похоть и неизменно простое, примитивное, общее желание вело им сейчас, и от этого правда ничего лишнего ни в голове, ни на склеенной скотчем душе. Крепко держать её за ягодицы, ощущать соски, пробовать языком кожу, принимать стоны прямо в душу, давая от этого больше энергии, больше грубости, сжимая сильнее; ей тоже стает легче, если решит оставить на нём несколько меток - уже и плевать, это равноценный обмен, не так ли?

Единственыне мысли, которые распирали - это том, как хочется кончить, и о том, как ещё и с каким бы удовольствием он ей разложил, потому что у них лишком мало времени слишком не подходившая локация. Что одновременно и заводило, внося элементы риска и неожиданности. С его-то репутацией бы ничто не стало, его бы оно в таблоиды внесло, сделав врагом Хьюга, а что для Хинаты? Впрочем, она бы в таким случае стала свободной, в каком-то смысле. И разгребалась бы уже со свободой.

Ощущая, что приближается к завершению, что в глазах пульсирует и темнеет, дыхание сбивается, и весь мозг совсем собирается в одной точке, ритм стал совсем бешеным, а хватка крепкой. Саске безумно хочется, чтобы ей понравилось, хочется выжать из этих серых глаз всё то, что лежало под этим бесцветным пеплом, и чтобы он увидел это, он взывал. Никто из картинки, случайный человек в её жизни, как и она в его. Потому что свои, похоже, дарили эмоции и воспоминания совершенно другого порядка, вызывая не тряску от желания, а тошноты от собственной неуместности.

- Когда ты ведёшь себя так, мне даже хочется взять твой номер, чтобы увидеть ещё раз, - на одном лишь желании почти прорычал, подсознательно вкладывая в эту кость для  её неосознанного: представь, насколько ты отличная от того, какой тебе надо быть; стонешь с малознакомым человеком на крыше, и совесть тебя вовсе не мучает; тому ли тебя учили, от того ли ты отказывалась в послушании? Покажи. Ведь тебе нравится. И мне тоже. Я таким был также, но тебе знать не обязательно; просто стони и требуй от меня большего, думать тебе вовсе не надо.