Не похоже, чтобы у этого имелся конец. Не похоже, чтобы он имелся для Ноктиса; так скоро, так, какого он бы даже быть может не заметил.
Отца больше не было.
Купола больше не было.
Ардина больше не было.
Кристалла в его прежней, изначальной форме не было тоже.
Накопителя-носителя скверны не имелось также.
А Ноктис остался. Оставался до сих пор. Точно также, как и оказалось, что способна существовать скверна; сама по себе. Единожды найдя место внутри человека, будучи ни то воздухом, ни то чем-то нематериальным, она не намеревалась покидать мир, продолжая пытаться найти и зацепиться за того, кто позволит ей поглотить всё, выплюнуть и двинуть дальше. Смерть Ардина принесла блеклый фиолетово-розовый рассвет и не светлое, но сумеречное небо по всему миру, включая Инсомнию, однако не явилась ни знамением наступления дня, ни света в его полную силу. Его же смерть не стала моментом сближения людей с богами. Скверна исчезла из астрального мира, перестав - пока что - угрожать их собственной смерти, и больше они не стремились столь настойчиво разрешить это в Эосе; чтобы не заразиться снова; то ли думая, как уйти из этого мира вовсе, то ли имея свои на него планы. Всё одно для Ноктиса: ему не дали умереть, ему не позволили уйти с отцом, остаться в предками, как и раствориться совсем как это сделал Ардин. Этро заставила его жить дальше, словно бы толкнув к людям своим представителем: не будет лезть сама, но вот они, руки Смерти, что впитали всю сила кристалла и теперь будут рабски следовать её явлениям дальше, не подвергая Астрал опасности. Ноктис стал неким её воплощением, не имеющим право умирать до тех пор, пока... не станет скверны? Не завершатся войны? Не будет восстановлена прежняя цивилизация с уважением к богам? Ноктис не знал, не понимал, он запутался; ему это всё нужно. Ни трон, ни сила, ни сама жизнь. Просто Этро было наплевать на то, что Регис сделал всё и намеревался стать последним Королём Люциса; просто остальным богам тоже было исключительно наплевать, а люди... их даже не нужно заставлять продолжать проповедовать знакомую систему, достаточно лишь немого баек и небольшого чуда, чтобы они не захотели изменений. Достаточно свершиться размытому предсказанию, достаточно устать от войны, достаточно на несколько лет остаться без так и не коронованного наследника, пропавшего невесть куда, но кажется где-то там, далеко, предназначением подарившим короткий и не яркий, но всё-таки рассвет, пока Оракул продолжала вещать за богов [кажется, это тот самый второй человек, что несла теперь нишу представительства тех, кто так долго боялся и был не в силах сделать; Ноктис - руки, она - слова; итого - никакой справедливости].

Иносмния неплохо обвалилась и пострадала под имперским натиском, однако с концами не сдалась: на противовоздушные системы возложили немало силы, и они обошлись имперцам высоко, заставляя больше тратиться и тем самым делая захват проблематичным; смерть императора тоже не внесла определенности, взвалив все на плечи совсем юной принцессы, а вернее ближний круг из парламентариев и советников, каждый из которых имел свои планы и интересы. От части, всё-таки оставшаяся скверна, теперь не контролируемая никем, капала дегтем на все стороны, а мафия, державшаяся на прежних запасах и теперь вынужденная сплотиться под руководством Игниса...

Должно ли это было интересовать Ноктиса? Ему положено быть мёртвым, но вместо того спустя несколько лет с момента гибели Региса он и сам прошел коронацию. С какой-то мрачной помпезностью на фоне местами пострадавшего города, без купола но со встающим в полдень на свои блеклые пару часов солнце, что знаменовало, ну... что? Новую эпоху? Новую эру? Новый путь? Ноктис не знал, но если на что-то и надеялся, то может на то, что теперь вовсе не нужен людям. Игнис умнее, способнее и... больше других желал видеть наслаждение там, где он восседал теперь. По уши делах, в застывшей войне, что последние месяцы совсем поугасла, являя неопределенность во внутренних кругах Империи, как доносила разведка; с поглощенным собою кристаллом, в отстраиваемой Инсомнии. Если честно, принц... Король предпочитал не находится здесь много, часто оставляя столицу на Игниса. Его работа у не в том, чтобы сидеть на троне - на месте отца, чего по его плану не должно было случиться - и не в том, чтобы со всеми договариваться. Справляться со скверной, давать людям покой на местах, как начал это пару лет, зачищая территории до того как... провалиться на несколько лет в никуда после ни то всплеска магии, ни то лопнувшего терпения богов. Там, за стеной, Ноктису понятнее и привычнее. Там он нужнее, там не было возможности рефлексировать - это омерзительно.

Здесь же,в Инсомнии, Ноктис был поклясться, что ощущает в себе тысячи, если не миллионы чужих снов-мечтаний, когда удавалось провалиться и уснуть. Все те, кто сидели на игле магической безопасности, на которую принц... король теперь делал ставку тоже: лишь бы поскорее закончить и предъявить Этро за свободу; ненавидеть бы её вместе со всеми выводком, да на это у мёртвого не имелось ни запала, ни способности, потому и сквозил-тлел. Арлин когда-то одурел от скверны, растеряв сюда болью других, поглощенных личностей. Кто бы знал, что ощущать "их всех" в своих венах подобно древу можно, впустив в себя кристалл и дав свою магию им всем, тоже в вену? Сраная ирония, но... И... К чёрту. Когда Ноктис после месячного отсутствия возвращался в столицу, то проводил в ней, как правило, неделю-другую: чтобы разрешить дела на месте, обносить стратегию, заняться скверной здесь, коли инсомнийцы успели к своему сожалению с ней познакомиться, пускай и не так, как было прежде за стеной. А ещё - Игнис настоял, а последний Люцис Кэлум - бывали дни "открытых дверей", когда после проверки на безопасность кто угодно из люцианцев мог прийти и спросить у Короля Королей то, что волнует; как и высказать свою преданность и восхищение. благодарность и веру. Словно бы мало им было поклонения Этро, словно это всё имело смысл...

Тяготило, но и выбора не оставляло. Надо значит надо; Ноктис справлялся раньше, значит сможет и сейчас. Просто мир стал для него почти вне времени, со совсем размытыми границами, и если чертовых богов это устраивало, если устраивало и чертовых людей, то устроит и ему. В конце-то концов, как бы не хотел отец, насколько бы сын не разделял его нежелание, а момент пришел, всё-таки настал; подвести было нельзя. Если живое не способно постоять за себя само, то живой уходит в мир мертвых, в то время как мертвые приходят для того, чтобы постоять за живых. Походило на общий цикл воплощений Люцис Кэлум и их проклятого кольца, обернувшийся вспять на Ноктисе. Отец был. Оставался. В памяти. В Астрале. Там, где... Теперь Ноктис знал, что там же, где и мать. Возможно, безвременно счастливый. Гордый или нет. Какая разница? Вне близкого круга, державшемся на предназначении [так думал сам Избранный], у короля не осталось никого. А то, что было [все ещё? когда-то? иллюзорно? по привычке?] ценно вне родителя, всегда было рядом, но не там, не так, не в том проявлении, что думалось; та. Та, которая не руки, но слова. Ироничная участь. И исключительно разное к этой самой участи отношение.

Инсомнию уже подчистили от трупов и обломков, она не пахла разрухой, избежав тотального разрушения. Трупы сломленных, недовольных и заразившихся также уже убрали; в том числе и из Цитадели, хотя ощущение смерти,этого их испускания души, оставалось в этих стенах. Или оно происходило из-за нахождения здесь Короля Королей? Что же, тоже имел право на иронию, раз не властен над собственной судьбой, ограниченной длинным, но на раз-два натягиваемым поводком. И сегодня, раз уж Ноктис в Иносмнии, раз тот самый день открытых дверей, он неизменно видел на мрачном тяжелом троне, что никогда не прославлял и не принадлежал живым: все, кто сидели на нем, созданы Смертью и от неё же угасали; во имя того, что все равно две тысячи лет ее имело автогонки смысла, пока терпение богов, судьбы, самого Эоса не лопнула.

Подперев лицо рукой в черной перчатке, Король Королей сидел в мрачном мраморном зале, коему все равно за отсутствие при присутствие света во всём мире; а сегодня не сказали ничего существенного или важного, но раз кого-то тянуло говорить, а глаза горели смыслом, надеждой, да чем угодно - значит, не зря. Значит, боги - как минимум одна - удовлетворены проделанной работой и подобно ни то эгоистам, ни то садистам наслаждались живой реакцией на далекую подачку в Эосе; на благодарность и готовность следовать, чтобы бы болото и дерьмо в момент иссохло. А оно нет. Не слишком вслушиваясь в то, что там сообщил Игнис, прежде чем на какое-то время в зале никто не появлялся, Ноктис и сам не заметил - как чаще всего слушалось - что провалился в дремоту, так и сидя на троне. Все этим миры для него неизменно одинаковы. Хоть бы один был понятен. Хоть бы в одном он чувствовал себя причастным. Но так не бывает. Только у тех, кому посчастливилось родиться простым человеком, имевшим свой цикл и отблагодаренными за это внутренним наполнением, жизнью, цветами. В этом зале вне чёрно белой гаммы цветов и не имелось. Если не заглядывать в глаза Короля Королей, коли или когда он соизволит открыть их.
[icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

О таких визитах положено оповещать заблаговременно; договариваться, планировать, разводить церемониал и так далее, и тому подобное. Но если с миром всё не так, то и со столь высоким визитом в Конохе, что теперь, казалась, находилась в состоянии искусственного дрема, пока работала по часам, делая времена Региса мирными и спокойными в сравнении с юным Королем Королей, мог произойти сбой. Или казус. Или, скажем, некий болтик, что не критичен и лишь открутился на один оборот гайки, дабы выбиться из общей системы, внеся в дремоту что-то, допустим, будоражившее; или раздражавшее, тут уж с какой стороны посмотреть. Его окружение сделало всё, что могло, дабы уведомить Короля: городской контроль у не павшей стены, служители границы, Игнис - всё по цепочке дошло до Ноктиса, но что ему эти часы, минут, дюжина минут, десяток? Стоило закрыть глаза, стоило облегчить дыхание, что попустило после того, как Избранный исполнил основную часть своего предназначения, как он оказывался в мире, где не надо было понимать, но где являлся... Королем. Тоже. Но не тем, что на троне, а тем, что творил. Выуживал что-то из своей скупой фантазии, насыщал воспоминаниями, стучать туда, где сейчас был Отец, и в самом деле в подобные моменты мало занимаясь тем, о чём ему доносили. Какая разница? В полной мере Нокт никогда не интересовался, на то у него действительно имелась свита, имелся Игнис, а ещё не почившее окружение Региса, знавшее и умевшее многое. Визит планировали, но не оговорили, не назначили, а потому раз он состоялся - вдруг - то чего кривить душой, играть и пытаться успеть сделать то, на что нет времени? Если Оракул решила прибыть вот так, столь странным образом, то наверное на то имелись причины. А потому на условности в виде помпезности и освещенности СМИ вовсе не имели значения; так предполагал мозг вечно уставшего, вечно неживого, мертвого больше, чем живого, но по-прежнему не почившего следом за предыдущим Королем Ноктиса, чему не сопротивлялся.

Сквозь тёмную дремоту, воспоминания о которой ни на секунду не задержались в сознании, пробились негромкие звуки. В тронном зале навеки воцарилась кома, тут всегда пелена, прохлада и замёрзла сама природа, отчего тихо как в гробу и склепе, что давит; ни то освобождением, ни то запертыми в нём жизнями. Именно потому слышен каждый шорох, если вы умудрились срастись с этим местом, зная звучание его покоя и тишины. Едва уловимый шорох ткани, загружаемые каблуки, дыхание - это всё донеслось сквозь пелену, визуализируя не что-то конкретное, но само ощущение движения и присутствия, словно бы запутавшаяся в вязкой завесе не мухе, но что-то... что-то...

Едва насупив брови почти незаметным образом, Король соизволил открыть глаза. Ему понадобилось некоторое время на то, чтобы вернуть взгляд фокусу, разуму причастность к реальность, ощущениям вернуться к трону. Тёмный зал. Неизменная недвижная фигура, что даже не шелохнулась от пробуждения. Так, кажется, когда-то сидел и его отец прежде; сидел так, да вот ощущения другие. Прикован был не тем. Что же, какая теперь разница. Ещё какое-то время ушло на то, чтобы собрать светлое пятно, выделявшееся в этом мраморном зале, полном отражений, стекол и темноты всех оттенков, воедино. Разглядеть, разобрать, понять; прокрутить в памяти слова Игниса, разобраться в ситуации и личности, уставившись прямым, воистину неповторимым в своей тягости и одновременно с тем безучастности взглядом красных подобно мутному рубину, что никогда больше не будет как вечернее небо или черная прозрачность; наверное. Это Ноктиса не заботило также.

Фигура заговорила - все ассоциации, дежа-вю и подобное волной пронеслось, но не посмело задержаться в нём ни на секунду, чтобы не вызвать дереализации и выпада куда-то между - и это сделало реальность более четкой, заставив расступиться эту дремоту, составляющую Ноктиса. Подобно свету. Едва уловимо даже прищурился, неизменно молча глядя с высока, не меняя положения и подпирая руку.

Это ведь Оракул.
Тенебра уже давно части Империи; всё, что не Люцис, не Инсомния - это и есть Империя сотни лет как. То, что когда-от Тенебра была дружна - это уже не важно. Когда-то была дружна и Аккордо, и многие другие. Всё в прошлом.
Но к кому, к чему относилась Оракул? Прежде и, особенно, теперь.
Место Канцлера пусто не бывает, хах.
Какова ирония.
Тот, кто прежде стоял на месте Оракула, прежде был противоположностью света. Иным. Другим. Противоположность.
Странно.
Однако здесь и сейчас высокопоставленная гостья одна. Выглядела и как и полагалась высоким визитам, точно также говорила и звучала. Однако всё остальное было вне канона. Вне того, как следовало.

- Боги умеют настаивать на своих Пророчествах, - не оставляя выбора и фактически заставляя; потому что каждому имелось, что терять. Удивительно, что Ноктис потерял так мало: даже не собственную жизнь. Что, впрочем, тоже значения не имело. Он пресыщен и переполнен всеми этими громкими словами, величием, значимостью, свершившимися, но не с концами оправдавшими себя прогнозами; пустословие, непонятное ему, временами даже раздражающее. Сейчас, с одной стороны, совершенная эстетика, с другой - гротеск, что песок на зубах. Потому Король молчал.

Отчего-то ни трепета, ни облегчения. Какая-то странность, смесь правильности, принятия, естественности и нереальности.
Оракул прошел свой путь на своём фронте, Избранный прошел свой. Врага не осталось, ничего своего не осталось. Остались они двое, люди и их конфликты, прекрасно пожираемые и подкрепляемые скверной, что теперь стала ничем иным как хаосом; тем же самым, коим являлась полторы тысячи лет, что Проклятый в свое время провёл на границе миров, по факту не существуя.

Какое-то время Ноктис лишь молчал, встретившись глазами с Оракулом. Дольше положено? Он не повесит. Выразительнее подобного? Ничего не отвалится. Столько деталей, коих Король мог бы откровенно подметить, однако откровенностью ни в чём, кроме чертовой Смерти, он едва ли когда-то отключался, отмечая детали скорее украдкой и лишь и между делом. Ему непонятно содержимое этих новых-но-не-новых глаз внизу. Чуждо. В каком-то смысле до отторжения, насколько отошёл на иной фронт и действия, пока водился с якорем, возымевшим собственное освобождение в конце-концов, а вместе с ним обеспечив его и всему Эосу. Лишь только и немой вопрос - почему и как ещё долго - точно такой же, как и у него самого. Усталость за чужие жизни, тяжесть чужих судеб, чужого искупления, собственной участью.

Странные ощущения. Очень странные. Король отогнал их подобно неизвестным мотылькам, с коими не знал, что делать, потому пускай от себя. Это не вызывало ни раздражения, ни агрессии. Просто...

Где Оракул, так и вся свита, не так ли? Хах. Одна всегда при Ноктисе, в его руках, глазах да с его душой, что в кольце на её костяном пальце. Оставались, однако, и другие. Все те, чей Астрал спасён также. Какие они одинаковые.

- Инсомния не рассчитывала оказаться достойной принять несущую глас Богов в подобное время, однако благодарит за честь и надежду, данную людям Люциса столь высоким присутствием, - после казавшегося вечностью, но по факту таковой не являвшегося, молчания мерно и спокойно заговорил Король, затем убрал руку от лица. - Добро пожаловать в жемчужину Люциса, что бы не привело Оракула сюда в столь... поспешном визите. Или мне стоит учитывать тот статус, что теперь даёт шаткую надежду Империи на исправление? - должность канцлера давно стала одним лишь единственным лицом, триггером и константой. Которой больше не стало. Фигура на его месте - последняя из тех, кого ожидал видеть бы кто бы то не было. Ожидала ли сама Стелла? Ноктис не знал. И не спрашивал. Он откровенно многого не знал, исключительные домыслы; не привык тратить на это время. Она сама. Белая от лица белых в тёмной зале, отражаясь в собственном свете, преломляемом разбросанными в черноте зеркал.

Едва ли взгляд отводился всё это время. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

Та светлая девочка, что оставалась образом в голове, первичной памятью, какое-то время символом и напоминанием, осталась в прошлом. Она выросла и неизменно горела, говоря о вещах по-прежнему важных и глобальных. Оставалась символом и Надеждой, преобретя больший вес и известность среди людей по всему миру; неизменно несла благие идеи, рассуждая и призывая хоть к какой морали в мире, что уже давно не способен был положиться на себя, вообще-то готовившись к смерти. Но о богах ли она вешала теперь, о высоких от делах, а не простой многовековой человеческой возне? Разве столь же ярки за внешними прозекторами оставалась ее глаза? Время тянуло из Оракула силы; жизнь; энергию; здоровье; даже разум. Король Королей видел крайнюю степень бытия Оракулом, то, чем это закончилось в самой радикальной из своей формы - он убит его лично, вложив в это так много от пустого себя и растеряв всех по дороге, лишь бы положить конец, как и предначертано. И теперь на месте Ардина, прошедшего путь от святого до проклятого, на том самом посту Канцлера, находилась та, кто являлась его наследием, жертвой, ученицей, пожирателем, надеждой и неприятелем. Ноктис не мог долго смотреть, так и не привыкнув к свету, за который его послали бороться - и он боролся, - однако ему и не надо было всматриваться, чтобы отметить: Оракул платила свою цену. Как все ее предки. Как все его предки. Как Отец. Как и Ноктис сам, пускай понимал это скорее мозгом, чем собственными ощущениями. Эти звёздные отметины, глаза, что лишаются своего, изъедаясь скверной и чужой болью, что замещает ее настоящую - это все лишь видимые последствия, но не первопричины. Стелла, Оракул, изменилась. Но изменился и Ноктис; куда более значительно и, вероятно, показательно. Если от Стеллы оставалось хоть что-то, то от глаз цвета неба у Избранного не осталось ничего. Ни серости, ни голубизны, ни синевы. Лишь блеклая, тусклая кровь, заставленная несколькими слоями стекла, что вела в бездну за пределами Эоса.

Подпирая лицо рукой и глядя спокойно, едва щурясь из-за преломления света и этого белого скопления, Король слушал внимательно, спокойно. Ему не было все равно, не было безразлично: остатки памяти, долг, положение в мире и усталость самой Смерти среди живых не позволяли оставаться безучастным, как и безразличным, однако сияющей реакции, показательной и читаемой, не выдавал. Оракул - пока, сейчас - и сама светилась куда меньше, чем рассказывали в байках или чем запомнилось из детства, или сводок новостей. Она говорила не о воле богов, но о делах людей, повлиять на которые способны одни только люди. Называйте это политикой, борьбой за власть или следованию лучшим побуждениям.

Принц, отведя взгляд [лишь недолго смотревший прямо, лишь недолго собранный на светлой фигуре в полной мере, всё ещё будучи ни то полу-санным, ни то не прямым, ни то словно бы прикрытым при всей своей прямоте] от неё в сторону, не фокусируясь глянул в одно из узких высоких зеркал, что из-за градуса наклона не отражали трона и создавали в целом странную композицию из теней и света. Голос же гостьи между тем наполнял это не вязкое, но словно бы замерзшее, а оттого делавшее все медленнее и неповротливее, незначительнее и несущественнее. Кристаллу все равно на время, все равно на условности, и этот зал пронизан этим - безвременной смертью, бесстрастной, вечной и не торопившейся забирать к себе, пока ей вдруг не хотелось обратно; ведь умирают всегда, всегда нужно иметься кому-то, кто умирал бы.

Когда речь зашла о мире, когда статику потеряла не только ткань на плечах Оракула, но и она сама, Король Королей без торопливости вернул взгляд от зеркала - кажется, там мелькала какая-то неразборчивая картина, что так просто не разобрать - на гостью. Спокойный, но более собранный чем прежде. Уставился на руку с пергаментом. Моргнул.

Только и всего?
Стоило лишь смениться человеку на посте Канцлера, как Империя оказалась готова к миру? Прочь правителя, прочь Ардина, немного света в небе с коротким рассветом, и многовековая история противостояния - идеологического, культурного, военного, принципиального - оказалась готова быть свернутой, оказаться в прошлом. Юный ум на трон, чужое мнение за спину, смирение в придворные ряды. Не о том ли мечтал Регис? Не к тому ли стремились пацифисты и уставшие от смертей люди? Не на подобное ли рассчитывал и сам Ноктис, когда рассуждал о бессмысленности войны, пускай она и несла некую радикальную альтернативу уничтожения-использования скверны?

Король Королей усмехнулся и, на несколько мгновений прикрыв глаза, убрал от лица руку, дабы устроить на перила и, оттолкнувшись, подняться с трона. Не важна, была ли в этом необходимость или нет - ему как минимум стоит взять пергамент. По хорошему, так в полной мере встретить столь высокую гостью. Как со стороны Империи, так ив  принципе: Оракул того достойна; она вложила в Эос всё, что могло, продолжая отдавать себя. Символ и надежда на не Спасение Эоса, но чего-то в самих людях. Избранный не должен быть искоренить скверну, он должен дать свободу богам и избавить Эос от того, кто мешал скверне закончиться и источиться, лишив её соседа и хранилища, не столь хрупкого и жалкого, как простая человеческая душа. Но эти самые души - это не его ответственность. Смерти всё равно. Но не всё равно тем, кто, слушая богом от самого своего основания, всё-таки оставались среди людей, будучи ими тоже. Людьми для людей. Чем-то большим - тоже для людей. И, в конце-то концов, он поднялся, потому что воспоминания не трогали [его ли они вообще, принадлежали ли, реальны ли вообще], но были. Давние, замытые, не релевантные, вероятно; но не сказать, что лично своего, вне долго, крови и необходимых людей кругом, у них много. У Стеллы больше никого - по крови. У Ноктиса теперь тоже - никого. Простая дань. В конце-то концов, ему просто не трудно подняться. Пространство от того не пошатнулось, сонное и вязкое, полное холодного азота и бытия в себе, миром в мире; плевать, мирном ли.

- Это похоже именно на те слова, что не первое поколение благоразумных дипломатов, правителей и людей надеялись услышать однажды, - решительно, но без излишней резкости подойдя к Оракулу, дабы взять пергамент из её руки и при том не нарушая дистанции, он остановился, чтобы, переняв, раскрыть послание и пройтись по его тексту глазами. - Полагаю, у этого многообещающего утверждения, с которым не имею права не согласиться, имеется продолжение. Срочное и практичное, - пускай говорит, как бы продолжил Ноктис, всё также не глядя на Стеллу. Просто потому что не критично, ничего об отсутствии культуры. О, ей стоит быть благодарной, что Король Королей не отвлекает и не придавливает его тем, что стало с ним самим. Не звездами по венам или дворцовыми интригами. О, непременно стоит. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

Когда ознакомился с тестом, опустил его, убрав долой. Печати и прочее - формальности; присутствие Оракула здесь и сейчас - это самая главная из формальностей, единственное показательное доказательство всего, что было озвучено: намерений, настроения, серьёзности и так далее. Прежде ничто вне снов и воспоминаний не сводило их, и поводов делать это теперь не было, казалось, вообще. Но вот она, Оракул, крайней или последний, здесь. Вот и всё. Что-то имело значение? Непременно. Но лучше просто поговорить. О том, что, наверное, должно было закончить начатое когда-то; если не людей, то ещё одно препятствие на пути к войне, что будет опасна лишь им, но не богам более.

Внимательно и спокойно выслушав, Король Королей наконец-то смотрел прямо на Стеллу, не отводя на неё взгляда. Давил ли он, пронизывал, проходил сквозь, выражал ли Ноктиса или взор более его самого не транслировал, уходя куда-то ещё, где и с кем была его душа - не знал, сам едва али задумывался и делал это специально. Если что специально и делал, так это не сокращал дистанцию, как и не увеличивал её. Недолго помолчал, раскладывая в голове слова на что-то большее.

Интересно.

Не непредсказуемо, ведь о чём-то подобном в том или ином контексте ещё при живом отце говорили, что на тот момент было неуместно, но ситуацию пытались разрешить буквально хоть как-то; если бы не состояние императора, то, вероятно, так бы оно всё и кончилось или нет. Ардин же о таком не заикался, как и сам Ноктис заинтересован не был, находясь на иной волне с иными проблемами. Но вот Проклятого не стало, но вот он мир, вроде бы как спасённый, пускай и не очищенный от той тонны грязи, что неизменно дарила лишь насмешку, пародия на день, оставаясь ночью.

Интересно.
Из уст Стеллы - выросшей девочки, которая когда-то с горящими глазами рассказывала Ноктису о том, какова честь быть Избранным, а он, мотивируясь её верой, обещал следовать этому пути и не подвести - это звучало правда... Не как то, что можно было представить когда бы то ни было в принципе. И если сама по себе идея имела смысл, в принципе являла собой даже некое временное действенное решение, ничего личного и прагматичного, то при рассмотрении этого непосредственно от лица Оракула, Стеллы, рупора богов, которые нынче отходили от шока, не столь пристально всматриваясь в Эос [лишь бы только снова не занесли скверну в Астрал].

Некоторая реакция на лице, едва повёл бровями, однако настоящего удивления в нём не было. Скорее: "Вот как".

- Вы сомневаетесь в том, что наследница справится с тем давлением, что рано или поздно падёт на её плечи с вашей смертью? - наконец, Ноктис заговорил, неизменно глядя на канцлера. В его голосе сухое любопытство, не являющееся абсолютным утверждением: предположение, к коему он склонен, как и ход мышления, что приписал гостье, а заодно и решил озвучить вслух. - Окажется разодрана двором на части, как и сама Империя. Всё, что держалось недостаточно прочно, треснет и рухнет, распавшись как прежде и потеряв своё величие. И приведёт к войне. Снова. Но теперь не с Люцисом, - в его голосе сонливая меланхолия не всезнания, но того, кто словно бы видел; видел это уже, видел это дальше. Он, Этро или кто бы то ни было ещё. Сидя здесь, на троне, решая проблемы и зависая между реальностями, Король Королев правда видел многое, обдумывал и решал. Куда большее, чем предполагала и способна была вместить в себя одна-единственная линейная жизнь. - Брак с Королём Королей сделает давление на будущую императрицу бессмысленным, предотвратив самый худший из сценариев. По крайней мере в глазах Оракула, призванного помогать людям. Не только принятием их скверны, - взгляд скосился на ткань, что валялась под ногами. Кончиком увесистого ботинка едва коснулся её, переведя взгляд вновь на Оракула. По касательный, поверхностный, с неизменной меланхолией некоего высокомерия, однако не было в этом ни агрессии, ни реальной попытки что-то доказать или унизить. Просто тот человек, что способен был вызывать другого Ноктиса, с кем он был иным, уже мёртв. Король Королей оставался тем, кем являлся. Посланником Смерти. А её, как известно, всё равно, что о ней думают: она в конечном счёте встречала каждого, над каждым поиздевавшись и проволоча его к финалу по-своему.Более того: Ноктис заинтересован в этом разговоре. Как правитель, как усталый человек, как герой, вовсе не искавший и не желавший этого звания, как оттенок прошлого. Как тот, кто никто - ни прежде, ни теперь - не желал Оракулу, девушке, что скрывалась за этим громким, как и Избранный, статусом-обозначением, зла. Вполне себе напротив. - Я правильно понимаю ход ваших мыслей, леди Стелла?

Выдержав недолгую паузу, он, впрочем, не дал возможности на долгие размышления, как и ответить. Заместо того он немного развернулся в сторону, переведя взгляд на одно из зеркал, а после сделал к нему несколько шагов, тем самым дав гостье больше Пространства. Без понятия, надо оно ей или нет, да вот если эмпатией Ноктис и наделён, то только той, что вела в землю; негативной эмпатией да и только. Да и к тому же, никогда не был навязчивым в плане общения, едва ли когда-то будучи способным в полной мере потерять свою застенчивость и уважение к чужому личному пространству. Там, где-то за стеклом, светом и пыльной голубоватой россыпью, мыто мелькали образы тех_самых небесных цветов. Осыпающихся, покачивающихся ветром; целое поле. Ноги в светлое юбке, и неуверенные шаги в темных штанах с кроссовками. В другом зеркале книга и разговоры у окна с настоящим, не искусственным светом, пускай вскоре тот и сменился закатом. В другом - леса с видами. В ещё одном... да какая разница, да? Оракулы не горят в огне, а цвет цветов перекрывал все прочие. Картинка с экрана прямой трансляции вещание Оракула терялась среди них тоже; а ведь это едва ли не единственные моменты, когда вещание между Люцисом и Империей работало.

- Не похоже, чтобы кто-то из нас полагал, что всё кончится подобным образом. Хотя это так предсказуемо и единственно возможно, если говорить о надежде Эоса на будущее. Мир всё же увидел свет вновь, - заговорил он вскоре, едва прищурив взгляд от того, что света от всего этого стало больше, а для сонного взора и вечного полудрёма это разве что головная боль; такая незначительная. - Что движет тобой теперь, Стелла? - бесцветно зацепил в отражении одного из зеркал пустой трон,прежде чем хмыкнуть и перевести его на Оракула. - В этом есть что-то о тебе? - даже в бытии не собой можно оставаться удовлетворённым, как и найти что-то для себя. А Ноктис, если честно, даже не уверен, что за вопрос задал. Правильно ли его поставил, что хотел услышать, о чём именно говорил. Просто... всё так странно. Так странно, что не странно у него никогда не было. Как и разговора между ними так долго. Несколько раз у Ноктиса были сны, но ведь это всегда посыл в один конец, в его мир, без ответа, да? И новости на расстоянии. Работа по разным фронтам на общее будущее. Вовсе не только их двоих, ведь мир держался на многих. Просто... так вышло. Пришлось выделяться; взять и принять на плечи что-то размытое, глобальное, масштабное, посчитавшееся важным. Они принадлежали себе не меньше, чем  другие люди. Пожранные скверной, боящиеся её или имеющие ответственность и обязанности. Только мир - в любом из смыслов - так буквально и прямо от других не зависел. Не искореженные и не испитые его не потянули бы. Не смогли.

Так что спросил и что за ответ должен был последовать? Ноктис не знал. И, спросил, снова отвернул своё взгляд... куда-то. На этот раз - к потолку, откуда через стеклянную кладку падало немного света, чего достаточно для того, чтобы та делала этот зал этим залом, а глазам продолжать едва щуриться. Знаете, в чём отличие красных камней? Скажем, от бриллиантов или им подобного. Они блекло блестят, иначе отражая и преображая свет; а еще не переливаются. У них всего одна тоновая палитра. Цвет и свет красных камней идёт не наружу, но запирается и играет внутри. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

Ни за что не цепляясь, взгляд давно потерявших всякую синеву глаз ни то с ожиданием, ни то с меланхолией обращал внимания на образы и отражение, что являло собой ни то истину, ни то чьи-то - не его даже - фантазии, ни то нечто, что виделось или воспринималось голосом богов в виде сегодняшней высокой гостьи, внедрившейся в ту почву, что предоставлял Король Королей. Не перечил словам Оракула, не реагировал на них оживлённо, не препятствовал ей вести себя так, как вела. Этот зал покрывал куда более ужасные вещи, и что, как не свет крови Нокс Флёре, способно стереть, перекрыть, затмить часть из увиденного этими стенами? При желанной встрече, лишенный враждебности и так долго являвшийся желанной, нереальной, но именно оттого державшейся на каком-то своём, особенном уровне. И не было ни одной причины для того, чтобы сейчас это изменилось; лишь только внутренний мир, ка ки мир окружающий, немного сместился, и то, что горело или бросало тень, делало это иначе; с иным концентратом, сквозь призму не детей, но молодых людей, вынужденных глотнуть [осознанно] войну, реализм и получить в свои руки власть, которой искали или не искали, но обрели, теперь распоряжаясь.

Ноктис знал, что ещё до того, как умереть, отец обдумывал вариант брака с оставшейся единственной наследницей принцессой, дабы сдать Люцис и Инсомнию с минимальными потерями; это решило бы многие вопросы, да вот Кристалл, ставший действительной целью, не входил в их число, а потому данный сценарий тогда оказался поспешно откинут. После же - теперь - Король Королей изменился достаточно, получив на плечи куда большее, чем простое правление или наследие, и едва ли люди, брак, что-то... как случилось прежде имели место в том, что получилось. Мёртвое не способно породить ничего, кроме смерти, дать ничего, кто смерти, подарить жизни ничего, кроме ускорения её умирания. У Ноктиса достаточно мотивации, чтобы не скатиться в пучину мрака, однако она конечно, не растягиваемая и не способна покрыть весь свет; больше, чем он уже сделал, выжимая теперь остатки самого себя - вернее, отсутствия себя - на то, чтобы разобраться с последствиями своими же руками выполненного долга.

Упуская момент с Кристаллом, прежде подобный брак способен был порешать многое, если не всё. Сейчас кристалла - вне Короля Королей - более не существовало, однако все вопросы так просто более не решались. Потому что в мире без Ардина и прямой угрозы богам оставались люди. Не меняющиеся, одинаковые в своей силе, слабости и потребностях. Лишенные общего врага, привыкшие к опасности, и теперь, в этом новом-ожидаемом мире, им стоит куда-то двигаться, а... Война не меняется, не так ли? Люди не меняются также. А свет под единым полотном, полный людьми - это слишком нестабильная, шаткая система. Она порвётся. С ним или без него. Чтобы это не состоялось, людям необходимо дать врага - заставить их жить вынужденностью и страхом, как все те тысячелетия жили семьи, что должны были привнести Свет, а после вернуть день; за то ли боролись? Ардин был прав: боги заботились лишь о себе, иногда даруя чудеса людям, чтобы иметь, что получить от них, но при этом не рискуя самим собой. Люди воевали до скверны, воевали во время борьбы со скверной, воевать будут и после. Боги же... Империя же... Люцис же...

В голове закрутилось множество мыслей, пока слух краем внимания, или даже скорее осязание, улавливали перемещения позади себя, чужое присутствие, тепло, но не тяжесть. Не оборачиваясь, он скосил взгляд в сторону, ощущая это сближение. Неизменно молча, почти статично. Зеркала - это самое подвижное и живое, что существовало в этом месте на постоянной основе, вне гостей, что приходили-уходили, оставляя здесь свои образы, что вскоре мешались с сотнями, а то и тысячи других.

Взгляд едва прищуренных, тяжелых век, с синяками, без которых Ноктис был бы не собой, просто не представляясь, словно это его черта и шарм, спустя какое-то время снова оказался уставлен в отражение. На этот раз то, что всё же соизволило отразить их обоих. Настоящих. Людей простых и смертных, что стали чем-то иным, более походившим на сосуды и механизмы во имя цели одновременно самой великой - спасения мира, и одновременно с тем самой примитивной да эгоистичной - избавлением богов лично от смерти. Ардин - снова о нём - был прав, вот только сделал самый простой и эгоистичный выбор. Как и те, кто породили его по своему образу и подобию как никого более. Осознавая одну и ту же правду, Первый и Последний Избранные распорядились ею иначе. Ведь ни людей, ни богов не изменить, но в том и заключались они сами; их право быть, пока способны. Не жизни одного Избранного и остатками наследия Света решать, что настало время это прекратить. Рано или поздно, он - конец - и без того настигнет каждого.

Реальная фигура Ноктиса то ли хмурится, то ли наполняется могильной грузной бледностью под тяжелеющим взглядом. Здесь он способен шевелить пальцами, сжимая их в кулак и одергивая плечо, коего никто не касается, но там - там он не способен и на это, статично ощущая тянущий холод, куда более родной чем прикосновение отца, родной дом или любые другие воспоминания. Словно бы всё, чем он являлся и что ему [не] принадлежало одновременно собиралась с этом. В этой руке, в этой злой - хах, должен же он в кого-то быть таким сучным и сам, действительно - даже не улыбке, в этом сжатом сердце, что азотом, горечью и натянутостью подступает к горлу, не давая возможности ни дышать, ни двинуться, хотя очень желалось; там его желаний нет, а глаза горят пурпурно-розовым огнём, реагируя на присутствие той, что дала сижу, предназначения; той, что владела и имело право. Там Ноктис не способен ни на что, однако здесь Король Королей изнутри прикусил губу изнутри и закрыл глаза, ощущая - здесь тоже - как сердце сжалось и остановилось, словно не было его вовсе. И не только это. Вот только... За ним не Этро. За ним Стелла. Ноктис знал разницу. Ноктис понимал разницу. Ноктис, как она, пока ещё здесь. Они все ещё тут. Кто бы ими не владел и что бы не планировал, лишая и ломая ради этого в великой цели. Любое величие можно поставить под сомнение, как и сделать аргументом. Пускай.

Всё это до тошноты иронично и переполнено символикой. Они все любили символику. По образу и подобию, в дань образу и подобию. Их родители, предки родителей; народ, взращенные ими. 

- Растянутый деспотизм или скоропостижный развал лоскутного одеяла, - меланхолично и твердо, пока губы искривились в усмешке. - Щедрость Оракула не уступает божественной, - открыл глаза, смахнув из отражения всякие образы, что не отражали пустую реальность, на пару секунд закинув голову, после чего обернулся на месте, оказавшись к Оракулу лицом.

- Эос должен избавиться от скверны и получить передышку. К этому я приложу все усилия, и делать это безусловно стоит совместно, - неотрывно глядя не сквозь, но на неё. В глаза. - Однако, этого достаточно, - потому что Ноктис - не боги. Он - последнее их детище, творение, надежды, оружие и представление в этом мире. А рядом с имперскими живыми, и тем более среди них, ему не место. Это на себя не взвалит. Он - не они, чтобы действовать также. Оракула, вынужденная делить собственными мысли и голову с ними, имела право быть образом  подобием; однако от этого - хотя бы - свободен Король Королей. Он не решал за других. Он распоряжался лишь смертью.

Пускай не торопится умирать; пускай тянет лямку своего предназначения, пока способна дышать. Живая. Если в людях - или хотя бы их судьбах - возможно хоть что-то изменить. Боги в это не верили. Но всегда призывала Оракул. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

Этот диалог выходил... фатальным? Тяжелым? Бесконечно усталым, бесконечно ненужным, бесконечно бессмысленным, бесконечно неспособным изменить что бы то ни было; менять и нечего, незачем, не в их случае. Это и диалог выходил странным разговоров двух единственных сущностный, так или иначе подобных другу или - как минимум - оставшихся связанными друг с другом, как никто и ни с кем более. Историей, богами, судьбой, цепочкой службы, жизни без жизни, жертвами. Грузом, что никогда не соответствовал ни их возрасту, ни их потребностям; грузу, что был их мотивацией и всем, что делало их ими. Потому что говорить, если вдруг возникла бы такая потребность, об этом было просто не с кем. Как и молчать.

Оракулу это понадобилось первой.
Там, где была жизнь, там, где бурлило и копошилось наполнение, тишина не становится родной; там есть, с чем сравнивать, там нужно за что-то цепляться, чему-то - за чем-то во имя кого-то следовать, находить содержимое, сколь бы мало от жизни не осталось, ведь оно было когда-то, истощаясь день за днём. Так было с Оракулом. А Ноктиса всегда недостаточно, он никогда не был полным. Смиренный протест бытия глухого бытия за двоих, как ив ней - упрямой борьбы той травы, что росла в трещине асфальте; со временем росток должен был стать кустом, а куст деревом, что своими корнями и вовсе поднимет его, дав место траве, цветам и воле природы. Пока природа не скажет, что теперь дерево занимает слишком много места, и его не съедят термиты или время.

Король, замерший во времени, живший чужими жизнями и никогда не видевший в глаза - не дано - свою, лишь молчал и слушал, никуда не торопясь и никого - единственную гостью, встреча с которой ещё несколько лет назад могла стать для него всем и даже больше - не поторапливая. Интересно, уйдут ли они вместе, или он переживёт и её? На своём чертовой троне в полудреме, даже не заметив, как погас этот свет, когда миру начнёт хватать и своего собственного. Что тогда останется от него самого?

Ноктис успел обдумать так многое, провести столько разговоров, диалогов и монологов, посмотреть и пережить столько событий со всеми исходами тьмы и света, хотя жизнь его никак не назвать долгой для всего накопленного, что теперь не мыслил и не звучал как мудрец, но как сама Смерть, что ещё минуту назад руками своей слуги - более ли свободной, ибо принадлежавшей все богам и сразу? - издевалась над бьющимся сердцем в своих руках; над Избранным, которого выбрала для себя в качестве предложения богам, что в конечном счете боялись оказаться в этом самом царстве, за которое отвечала Этро.

И смотрела на него теперь тоже не богиня; впрочем, как и прежде. А чьи глаза были у Ноктиса, кем был он сам? Королей Королей сам по себе, оплатой, откупом и искажением, что чего-то ради да служило, коли и сегодня сердце не разорвали в руках, заставив остановиться. Даже в иллюзиях, что всегда имели свою почву. В глазах Оракула непременно оставался свет. На исцеление. Яркий, большее ощутимый. Вот только... что ещё, кроме него? Он и болезненность, болезненность и он; и преломление осколков её широкого нутра, что ещё не успели расплавиться от давления и температуры света, изживающего свой собственный подсвечник.

Ноктис почти готов был поклясться, что ощутил тепло на своей щеке даже без прикосновения. Как и слушал, не разбирая слов. Обреченность объединяет; как и пока ещё не ставшее абсолютным одиночества с двумя единственными приемниками. Других абонентов просто... нет. И те, глядите, мыты; мелькают рябью.

- Люди будут более благодарны дать жизнь своим детям, - после недолгой паузы, он глаз от Стеллы не отводил, глядя на неё со смирением, ставшим итогом всего, и спокойствием, как и подобало этому месту, этому времени, кладбищу, склепу и призме памяти, - встречать закаты, может быть даже привыкнут к ним не сразу, отмечая увеличение продолжительности светового дня, - в этом так много яда, что изливался на всех [глупые, одинаковые, неизменные] людей в целом, но вовсе не на неё. Стелла любила людей, по-своему, но правда любила. Ноктис знал это. Регис тоже любил. А он - нет.  Однако знал, что такое иметь, за что [за кого] держаться; а значит, и для чего давать им всем шанс, - просто жить, - чего стоила одна лишь его жизнь, песчинка, на воне миллионов судеб? Кто-то сгниет, кто-то разочаруется, кто-то проникнется разочарованием и горечью, а кто-то познает свой свет. простой и заурядный, будь то семья или кафе, будь то картошка или служба, будь то что-то, что толкнёт всех вперед или подарит новую угрозу, толкнув назад. - Долг Короля обеспечивать народу это. При жизни и после неё, - вот и вся истина. Любишь ты людей или нет - твоя жизнь не принадлежит одному тебе, она вся отдана другим. Так говорил - не прямым текстом - отец. Так в лицо вдалбливал Гладио, в конечном счёте оказавшись правым. Являли не словами, но своими примерами Игнис и Промпто. Что же, хотя бы у части из них сейчас всё хорошо; во внешнем мире.

Принц задрал голову наверх, глядя в секло, свет и тьму, преломления и искажения конструкции в потолке, едва прищурившись.

- Вернуть всё людям в руки, когда присущие им боль и горечь станут просто болью и горечью, способными быть с ними всю жизнь или преобразиться  в прощение, а не изъедающую саму жизнь заразу - это единственный долг Короля Королей, - голос совершенно неизменен и спокоен. Какая разница, нравилось ему или нет. Какая разница,хотел ли он другого. Когда-то. В конце-то концов, свой главный, основной - как им всем казалось, как было запланировано - долг он исполнил. А значит, ничего прочего не имело значения. Пускай. Значит, не зря. - Единственная забота, - после небольшой паузы, почти певуче в своей неторопливости, бесстрастии и ровности, - и единственный повод ликовать, - после чего вернул взгляд на Стеллу, немного опустив лицо. Её тепло, пускаемое в сердце... это...  Так, значит? Вот как оно ощущалось, вот что должно было отдавать, взаимен.. забирая и его тьму тоже?

- Избранный Смертью способен нести лишь смерть, - когда-то Ноктис разочаровался и загнал себя, лишившись не мечтаний, но робких надежд на их приобретение. Лишь потом, недавно, осознал, что даже если бы и мог дать жизнь, принять бы её не смог: как держать в руках что-то, чего сам никого не испытывал? Как растить, че делиться? Станет ли это мучением, завистью или насмешкой? Этро была щедра на испытания, а боги на громкие слова и трусость. Однако в чём его хозяйка оказалась справедлива, так это в совершенстве того, что вкладывала в своих "руки". Где место смерти, там ей и быть. Чтобы вне её была жизнь. Это больше - то, о чём говорила жизнь - не цепляло. В конце-то концов, у него были свои мириады миров; в них имелось всё. Там можно пережить всё. Даже сейчас. - Чтобы почувствовать жизнь вновь, нужно для начала побыть живым, - на лице мелькнула улыбка. Двоякая: с одной стороны, не со злой усмешкой, а с другой... как могла улыбаться Смерть, слушая и глядя на скоротечных?

- Насколько живой живой себя чувствует - чувствовала ли когда-то? - Оракул, двигавшаяся от обратного? - говоря о счастье его, она совершенно не говорила о своем. О том, что право её на это аналогично. О том, и у неё своего ничего не были. Даже в мыслях? Если так, то не стоило разделять их опыт, перекладывая чьи-то ещё желания на Избранного.

- Мы - козлы отпущения и лишенные своего, - как появилась на лице улыбка, так и исчезла, пока одна рука накрыла тыльную сторону ладони Оракула, испускавшую свет, и сжала в своей. Не надо отдавать себя и ему тоже; не надо брать то темное, что всё-таки принадлежало ему. - Свет и тень, призванные обеспечить судьбу и ликование не себе, но людям, - сколько в этом могло быть яда, желчи, обиды и протеста. Сколько, быть может, и было. Вот только глаза - это стекло. Прежде они горели лишь когда сила Этро использовалась их родом либо богиня была рядом, сейчас же... его глаза были такими всегда, разве что не горели. Он сам стал посредником Смерти. Вот и всё. Ей не нужно быть здесь, стало быть. - До тех пор, пока самостоятельно со своими грехами им не выжить. Последние, Стелла, - лёгким движением поправил лямку второй рукой, едва коснувшись кожи пальцами в чуть нагретой теплом тела перчаткой, после чего всё той же рукой обнял её за лопатки, уставив глаза в мраморный тёмный пол. Щекой ощущал чужие, казалось, то ли посветлевшие, то ли ставшие более блеклыми волосы. Это всё давно не о принцессе, не об империи, не о людях. О них Король Люциса уже все сказал, для них он сделает всё необходимое. В конце-то концов, даже своим друзьям он обещал мир; единую, хах, нацию, что в итоге снова пожрет сама себя, так и не сумев стать по-настоящему целым. - А потом мы рассыпимся как пыль, - негромко, достаточно приятным, но холодным шепотом, в котором так много всего, что ничего толком не выражается, не цепляется, не имея ничего, за что зацепиться. - Пыль порождена из остатков плоти, но не оставляет после себя ничего.

Никакого собственного дитя. [даже мечтать не стоит с самого начала, это всё не для тебя, Избранный]
Цепочка наконец-то закончится.
То, что рождено в ней, не способно породить простую человеческую жизнь, точно также, как не способны были на это их предки.
На них чужие жизни. И Эос. и воля, о которой не просили, но которой уже, теперь очевидно, не совершались совсем. Не важно, пытались ли прежде.

Вторая рука, кажется, так и сжимала её ладонь, убрав от своего сердца вместе со светом, но не отпуская совсем.
Как бы Ноктис хотел, чтобы эта встреча состоялась раньше. Как она была ему - им? - нужна. Но пройти путь им предстояло вместе, будучи лишь порознь. А теперь... теперь что.

Нравился ли ей такой Избранный? Тот, следуя по пути которого она менялась если не под стать, то так, чтобы быть в состоянии следовать. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

- Дать шанс на жизнь, вернув свет. Шанс, которым люди вольны распорядиться правильно или... как им вздумается. Это уже не наше дело, - Король Королей обдумывал это тысячи раз, прокручивал в диалоге с собой, богами, судьбой и теми людьми, что мерещились ему пущенной по венам и снам магией. Смирение или нет - это не важно, ведь ничего не изменит. Не для Ноктиса. И это то, что принять было труднее всего, хотя, казалось бы, самое естественное и понятное для участи Избранного. Все они немного люди. Рожденные и живущие. Всего лишь люди. С непосильным валом на плечах, что не имели выбора не тащить во имя других людей.

Что же, тоже правда: чтобы получить руки и предложить спасение другим богам и себе, дабы круговорот питания поддержания жизни Этро не закончился так скоро, не от скверны и не сейчас, она проникла в создание живого. Разбавило живое с мертвым, рожденное с увяданием; оставила часть себя в материальном, чтобы иметь ни то полезную отраду, ни то средство, ни то "глаза", дающие ей то, чего не способна дать собственная сущность. В порождённой ею жизни - дважды - Смерти было вдоволь, и если Ардина пришлось делить с другими богами, то Ноктис - это только её

Оракулам велено доносить связь с богами и поддерживать - всем, что в их силах - мир до того момента, как не найдётся тот, кто вытащит его из когтей тьмы. Когда такой найдется, идти за им и поддерживать его, продолжая давая людям свет и спасение до тех самых пор, пока собственный ресурс не закончится, оставляя всё на Короля Королей. Оракул для людей, без географии привязки. Для людей, для предназначения, для содействия кольцу, когда потребуется; для следования по пути за Избранным, за сопровождением его, когда таковой почтит Эос своим присутствием, отмыв его утратами и жертвами.

Короли Люциса - это давно просто те, кому всучили спасение мира. Хранители лишь одного из кристаллов, что теперь остался одним-единственным, в первую очередь оставались правителями своей страны, со временем замкнувшись на ней и, по мере того, как силы и жизнь покидали их кровь, сужающие "свои земли" всё больше, стоимость за что также становилась неподъемной. Забота о гражданах, использование магии во их защиту, посильная поддержка того, что вовсе, но... Но на этом всё. Король Люциса есть правитель Люциса.

Чего же ей надо от Смерти? Оракулу, всенародной. Поддержкой, оттяжкой того времени, когда ни у богов, ни у Эоса не будет иного выбора, кроме как всучить судьба последнему в роду, после которого, вероятно, никто бы более быть не смог, а значит и выбора тоже. Стремилась ли Стелла к смерти? Мало ли ей было её дуновения в своей крови, что исцеляя других, но отравляла её собственную жизнь? Настолько ли близко Оракул желала проникнуться ею и впустить в себя, чтобы после вовсе не заметить разницы?

А что же тогда Смерти?
А тому, кто представлял её, имея тот фактор жизни, не недоступен его покровительнице, хозяйке. владелице?

А тем людям, что тонули под обязанностями долга и высоко предназначения? Им-то что? А теперь?

У Ноктиса не было планов на сегодня, на жизнь, вообще и в принципе; вне своих обязанностей, ставших его всем - единственным бессмертным, пока люди будут, из тех, что остались, постепенно уходить. Он не планировал - сегодня точно - эту встречу, не знал, как она могла пройти и... если честно, не задумывался, не допускал и не представлял того, во что всё обещало - непременно - скатиться. По воле, иронии и нужде, казалось, всего, что их наполняло и переполняло долгие годы, всю сознательную или даже дольше того жизнь. Но.

Это не щелчок, но отклик. Разве способна Смерть отказать кому? А самым верным своим наследственным не-служителям? К ней можно прикоснуться, не оставаясь на совсем, но становясь ближе. И причин тому сопротивляться у Ноктиса, этой человеческой оболочке, застрявшей между, не имелось. Ноктис готов принять и ответить упущенному, а Сметь всегда отвечала всем и каждому раньше или позже; некоторых дразнила до невыносимости, прежде чем оставить подле себя - на мгновение - и отпустить в никуда навсегда.

Не став противиться настойчивому поцелую, Король Королей ответил на него, поддерживая отсутствующее расстояние между ними. Руки устроены на талию и чуть выше, пока пальцы ощущают ткань под ними, немного теплую из-за близости к коже. Ноктис позволил целовать себя, сколько ей захочется, а потом и себе - тоже самое. В нём не та ненасытность, в нём что-то другое; как этот зал, переполненный всем - чужим и для других - и ничем одновременно. Не думаю, не всматриваясь, позволив себе на какое-то время закрыть глаза прежде, он подхватил гостью за бедра, плотнее устроив её руки на своей шее, двинувшись куда-то и в итоге остановившись лишь когда та уперлась спиной в холодное стекло одного из высоких зеркал, коими неизменно полон этот зал. Позволил себе заглянуть ей в глаза, приподняв за подбородок, а после снова поцелуй - наверное, за все годы, что вовсе были не для них и не вместе, да? Пока одна рука с талии опустилась к бедру, к оказавшемуся -это ведь не случайность - высоким разрезу, тем самым быстро оказываясь не поверх ткани, а на самой коже, в то время как вторая рука уперлась в зеркало, игнорируя, что после этого останутся следы. Какая разница. [icon]https://i.imgur.com/9MpXI0K.jpg[/icon]

Их предназначение отвратительно само по себе. Оно не может требовать справедливую плату, оно не может выражаться в красоте, оно не может проявлять себя вне фатальности и гротеска, как и не может оставлять следов красивых, коими стоило бы гордиться. Мир не в том состоянии, а боги устали не меньше людей, чтобы продолжать заботиться о подобных мелочах. Скверна отвратительна, скверна цеплялась за нелицеприятное в людях, и если ты поглощаешь это в них, если сжигаешь или берешь хоть какую-то сторону их душ под контроль - это не сделает тебе красивее, не обеспечит цветами, живостью или воодушевлением. Смиренное принятие, следование долг и делу, пока Эос получил шанс не рассыпаться; по крайней мере, не от того, что категорически не способен контролировать:с собой, если захотеть, можно совладать, как и с войнами, то лишь часть природы человека, несовершенной и живой за счёт того. Со скверное дела обстояли иначе. С чем боролись, то и несли; потом и это забудут, стерев уродство из истории. Уродство - души или тела - что им всем во спасение. Значит, и не уродство вовсе. Не для них. Для них - максимум что индикатор, альтернатива песочным часам, в которых не песчинки, но их собственная жизнь. Её конечно или бесконечность; гарантия покоя после исполнения долга или отсутствие конца, потому что так надо.

Это то, что видел Ноктис. Он - то, кем являлся во всей этой комбинации - ощущал, что Оракул на исходе, как ощущал близость каждого, кто скоро отойдёт к Вратам Этро, куда лучше самого живого из живых, имевших долгие годы впереди. Ей осталось немного. Тело? Оно лишь тому свидетельство, констатация и напоминание. Королей Королей не обманывался, увидев эту и десятки иных истерий со Стеллой, что нереальны все, пережиты и перевалены, а оттого та, что сейчас, уже не вызывала печали. Что-то иное, но не печаль. Если бы Избранный был способен вернуть Оракула с того света, забрать у своей хозяйки, то сделал бы это. Но Смерть работала лишь в одном направлении; ему таких полномочий не давали, как и права.

Стелла знала свою участь и прекрасно читала по "часам".
Потому ведь торопилась?
И почти не жалела, не желая терять то, что ей осталось.
Долг - всегда с ней; что-то для себя, чтобы всё не прошло зря, своя маленькая, простая, человеческая награда, обещанная богами в том или ином виде и трактованная счастливыми ожиданиями в детстве - сейчас. Может быть последний шанс для неё. Как и для Ноктиса. Прежде чем долг и судьба снова разведут их, но на расстояние куда большее, чем почти два десятилетия.

Лямки спали, показав то, что было прикрыто тканью, а после оказалось и вовсе стянуто вниз незамысловатым движением: с таким разрезом это совсем просто. Взгляд от лица и глаз опустился вниз, окидывая и запоминая всё, что видел. Не задерживался на чём-то конкретном, потому что ничего не отнять и ничто не добавить. Стелла неизменно красива, но просто красивых людей - много; ценность, или исключительность, момента вовсе не в том.

Даже забавно, что на нём самом изначально одежды куда больше. Грузно отгородиться от мира ещё и ею, чтобы можно было дремать в своем коконе, что проносился сквозь время, питаясь чужими моментами, о, это так свойственно их роду; всем последним из их рода; Ноктису - в полной, исключительной мере.

Стелла максимально открыта к тому, чтобы пальцами, губами и языком изучить все её контуры тела, чтобы касаться, мать и сжимать. Стекло зеркала нагревается быстро, будучи лишь материалом под разгорячившимися телами. Держа Стеллу крепко, не упуская их моментов, Король Королей не ударялся ни в какую из философий, позволив себе тоже самое, что и Оракул - просто отдаться друг другу, простым, но приятным ощущениям в бесценной - судьбоносной - компании; может быть времени - глобально - у них [у неё] не так много, но здесь, в этом зале, куда прибыла Стелла с важным, пускай вообще-то и не по имперским причинам, визитам его предостаточно. И если её волосы спутаются, если на  нём останутся царапины и покраснения, если к неё прибавятся синяки и отпечатки - это без разницы. Пускай остается что угодно, пока они были здесь.

Сначала - у зеркал, оставляя на них следы и отражения, а потом, не сопротивляясь тяге трона и просто подчиняясь процессу, не отпускай её бедер переместиться туда, даже как-то грациозно умудрившись не только ступать спиной, но и переступить через прежде сброшенную Оракулом накидку. Пока же собственная спина не ощутила за собой знакомого, вечного, но сейчас вовсе не казавшегося угнетающим и давящим трона.
[icon]https://i.imgur.com/9h6S8FQ.jpg[/icon]