[icon]https://i.imgur.com/cToRn29.jpg[/icon]
Колыбельная
Он придет и оставить после себя
                                 Только гарь, боль и горе.
                        Черное-черное горе

Править Люцисом было скучно, как перебирать старый ржавый механизм, который уже никому не принесет пользы. Личина Региса жала и давила, как обтянувшая кости выделанная кожа, и Ардину было тесно каждую секунду своего пребывания в этом виде. Но даже так, это было лучше чем все то, что он испытывал долгие века своего заточения, потому где-то в глубине своей души Проклятый сумел отыскать достаточно терпения, чтобы вполне правдоподобно хромать по мрачным коридорам Цитадели, наводняя сердца не-своих подданных прекрасной безысходностью своего стоического, скорбного и смертного вида. Со стороны сто тринадцатого Короля Люциса было очень мило умереть значительно раньше ожидаемого срока, и если Ардин совсем немного приложил руку к тому, чтобы ускорить его угасание, то разве следует его в этом винить? Регис умер тихо и быстро, но Проклятый наслаждался, продлевая в глазах людей, любивших очередного его потомка, его медленную агонию. Пусть они видят, как с каждым днем тускнеют его глаза, как замедляются движения, как сереет кожа и некогда волевое лицо становится все более и более старческим, восковым, и жестким, как посмертная маска.

Ардина это забавляло; его веселили встревоженные взгляды в ответ на свой затянувшийся кашель, ободряющие руки на плечах доводили его до истерического хохота, а тихие разговоры за спиной вызывали почти что умиление, и вскоре никто не удивлялся тому, что король Регис предпочитает уединение своих покоев или мрачное бдение в тронном зале над выстроившимися в ряд гвардейцами. Это зрелище нравилось Ардину, еще больше ему понравилось бы отправлять их на смерть, но вряд ли он смог бы сделать это, едва найдя объяснение тому, почему глефы лишились почти всей их магии. Иногда ему хотелось подняться во весь рост, собрать их всех перед собой, рассмеяться им в лицо и разом стереть их с лица земли, но это испортило бы ему всю его игру, ту самую, ради которой он и затеял то, что затеял.

Приходилось ждать. Проклятый щедрой рукой рассыпал демонов по границам, прочертил новую линию обороны, создавая практически правдоподобную иллюзию наличия стены, а когда ему это надоело, стал медленно убивать сам себя. Точнее того, кого так успешно играл долгие-долгие месяцы. Не так быстро, не так уж внезапно, готовя почву для того, чтобы вернуться сюда уже в своей собственной личине. Наследник был мал, еще слаб и неопытен для того, чтобы беречь престол и держать стену. Это понимали все, даже верные друзья Региса не могли заменить Люцис Кэллума на троне, как бы они не стремились поддержать юного Принца. Разве это не было достаточной причиной, по которой «Регис» отослал их подальше? Беречь границы, присматривать за людьми, может быть погибнуть где-то совершенно неожиданно и незаметно? Военное время, ослабевший король и демоны, которые так расплодились перед границами – чем не повод наполнить королевский совет новыми лицами взамен тех, кто отправился в другой мир? Ардин мог бы посмеяться и над людской доверчивостью, но она была ему слишком на руку, чтобы искушать судьбу. Он не говорил, но все знали, что Король ищет регента, того, кому мог бы передать кольцо и кристалл до тех пор, пока Ноктис не подрастет достаточно, и никто не мог вмешаться в это, ибо столь тонкие материи подвластны лишь королю.

Прошло лишь три месяца, а Люцис погрузился во мрак; тени наполнили каждый уголок Цитадели, словно прибежище королей ощущало неправильность, чувствовало чужака на троне, и иногда Ардин ощущал невыносимое давление этого места, особенно в те мгновения, когда медленно шел к покоям наследного принца.

Это было любимой частью его долгих и скучных дней, когда, наигравшись с подданными, он шел играть с последним оставшимся в живых потомком, мрачно радуясь тому, что в его руки попала такая юная душа. Ардин не вполне знал, чего именно желает: свести ли принца с ума, вырастить ли себе достойного противника или просто забрать у мира его будущее, присвоив его себе. А может быть и все разом.

- Дитя.

Его глаза на миг вспыхивают голодным желтым огнем, когда он распахивает тяжелую дверь и смотрит в темноту, прекрасно видя очертания сжавшейся на кровати детской фигуры. Он знает, что мальчишка не спит, что кошмары терзают его ночь за ночью и день за днем. Полы его королевского одеяния шуршат при каждом шаге как крылья ночных насекомых, кости поскрипывают, а трость мерно постукивает по холодному каменному полу, пока он приближается к ночнику и зажигает его, освещая осунувшееся лицо Региса снизу-вверх, пряча резкие тени в скорбных складках вокруг губ.

Отец, даже в смерти, оплакивает судьбу своего сына? Ардин усмехается совсем неприятно, придает чужому лицу хищные черты и оборачивается, чтобы встретить взгляд мальчишки. Прикроватная тумбочка пуста, на ней нет ничего, что могло бы уберечь детский сон от страшных кошмаров, даже извечного саммона. Он выкинул эту дурную фигурку давным-давно, сжег ее в камине на глазах у Ноктиса, запретив ему «думать о подобных глупостях» и теперь принцу только и остается, что цепляться за одеяло, потому что отцовские руки слишком похожи на когти хищной птицы.

- Ну что ты, милый, разве тебе так уж страшно? – он подходит ближе и садится на край постели, сгущаясь над ребенком седой тенью, - я здесь, чтобы отогнать все твои кошмары. - рука у Проклятого горячая, как раскаленный металл. Прикосновение к детскому лбу жжет его еще сильнее, словно сами кости вспыхивают от боли, но Ардин лишь улыбается и склоняется, чтобы поцеловать Ноктиса в лоб, как следовало бы примерному отцу, выжигая клеймо своей принадлежности на бледной коже, покрытой испариной от недавнего кошмара. – Разве они так пугают тебя? – он простирает руку и тени пляшут по стене, не подчиняясь неровному свету ночника, на миг они обретают плоть и клыки, щелкают страшными челюстями и с воем растворяются от легкого движения пальцев, оставляя после себя звенящую напряжением тишину. – Не волнуйся, Ноктис, этот мир переполнен ужасами, они кроются везде, даже под твоей кроватью, - беспечно произносит Ардин устами Региса, - если ты не хочешь их бояться, нужно стать ужасом большим, чем они. И тогда тебе уже ничего не нужно будет дрожать перед ними, мой дорогой, они будут дрожать перед тобой.

Все они.

Отредактировано Ardyn Izunia (13.01.21 14:31)

[icon]https://i.imgur.com/cToRn29.jpg[/icon]
Ардину досадно и досада эта грозит перерасти в раздражение и злобу, что черными кислотными потоками прольется на все вокруг, оставляя после себя лишь разрушение, пепел и пустоту. Но Проклятому надоело властвовать над пустотой, и он сдерживает себя, надсадной болью в прижатой к Ноктису руке напоминая, что этот гамбит достоин терпения.

Мальчишка чувствует что-то, сторонится, ставит глухие стенки вокруг своего сна и Проклятый бродит подле них, как голодный зверь вокруг людского селения. Нужно быть аккуратным, стоит быть незаметным, не грозой, а ядовитым туманом забираться в душу, вытравливать воспоминания о прошедшем, пятнать чистый образ, дарить сны без сновидений или с одними лишь кошмарами, лишь бы лишить Принца того единственного места, куда он может сбежать. Регис был хорошим королем и даже отцом, похоже, умудрился стать куда лучше, чем Ардин. Но за ним был один грех, который достался Проклятому в наследство на смертном одре предпоследнего потомка, вместе с ужасом осознания в его глазах. Вот только поймет ли Ноктис, если он скажет? Способен ли детский ум осознать весь ужас своей инаковости, чтобы проклясть и отринуть того, кто обрек его на существование марионетки? Не стоит ли дать Ноктису вырасти, прежде чем Ардин откроет карты? Быть может сейчас достаточно и этого - тихого шепота в темноте, оживших теней, одиночества, голодной пасти кошмаров и медленного угасания всего светлого, что еще оставалось в жизни маленького избранника смерти.

Но что, если недостаточно?

- Я обманул тебя, - спокойно отзывается Ардин и по его острой улыбке разливается снисходительность знающего, столкнувшегося с милым невежеством. - В нашем мире есть только кошмары, только они одни - реальны, а остальное лишь ложь и иллюзия. От нее можно спрятаться, себя можно обмануть, но кошмар настигнет и сожрет тебя, обрывая все твои бессмысленные попытки. Ты ведь и сам видишь, что они настигают тебя. - Проклятый усмехается, склоняет голову на бок и щурится на ребенка, позволяя золотому проскользнуть под веками на краткую секунду. - Ты ведь не хочешь, чтобы тебя сожрали, правда, дорогой? - Ардин склоняется ниже, говорит заговорщицки и совсем ласково гладит темные-темные волосы Принца, такие похожие на те. - Никто не придет и не спасет тебя от них, если ты сам не сможешь спастись. Здесь даже я не смогу ничего поделать.

Ардин знает [разумом, не глухим к сочувствию сердцем], что Ноктис одинок, что его сторонятся, что его избегают, что над ним нависла тень проказы и даже смотреть на него украдкой кажется многим способом навлечь на себя беду. Люди цепляются за свои жизни посреди сгущающейся тьмы, плодят суеверия и призраков, которых можно изгнать, дабы только не увидеть истинную природу зла, а Ардин лишь рад плодить их страхи, подбрасывая в тлеющий огонь все новые поводы для нескончаемых сомнений. Даже если мальчишка видит что-то, смотрит на него затравленным волчонком пока Ардин жаждет всепоглощающего принятия, то и это Проклятый вытравит со временем, не оставив Избранному и шанса на иное общество, кроме своего собственного.

Проклятый откладывает трость, потягивается и хрустит суставами, а его тень радостно пляшет по стене, будто выпущенный из табакерки дьявол. Ее очертания на миг расползаются по всей комнате, распугивают скопившихся бесов и те убегают, поджав хвост при виде куда более ужасного чудовища. Мальчишка жмется к стене, силится сбежать или сдвинуться подальше, но Ардин лишь закидывает ноги на свободную часть постели, опирается о спинку и тем то ли преграждает путь всяким кошмарам, то ли перекрывает любую возможность к отступлению. Сквозь привычные для Региса жесты начинает сквозит привычная хаотичная плавность, личина трескается, но не рвется, мешая образ возлюбленного отца с кем-то или чем-то иным в своем подражании. Пусть Ноктис сомневается, сравнивает, забывает, у Ардин очень много времени.

- Я не говорю праздно, дорогой, - проклятый досадливо цыкает на тени, которые начинают ластится к его костлявым пальцам. - Ты ведь помнишь, что кошки едят мышей, а бегемоты едят чокобо, таков нормальный порядок вещей. А самый страшный ужас будет есть всех и ему уже ничего не нужно будет бояться. Видишь, я ничего не боюсь. Разве ты не хочешь также? Чтобы не было страха, чтобы не стало больше непонимания, чтобы все это осталось в прошлом? - здесь Ардин искренен и голос его звучит не обманчивой вкрадчивостью, а жаром правоты, близким к желанию подарить освобождение, единственно знакомое ему самому. - Ты можешь, Ноктис, я знаю. Мы ведь с тобой одинаковые и я мог бы научить тебя не бояться вовсе. Никто кроме меня не может.

[icon]https://i.imgur.com/cToRn29.jpg[/icon]
- Я ошибался, Ноктис. Близость смерти раскрывает глаза и заглянув в бездну я не увидел там ни любви, ни поддержки, ничего кроме страха и силы. Пока у меня еще осталось время, я хочу передать тебе эту истину, чтобы мои ошибки не стали твоими, мой Принц. Только страх и сила спасут тебя. Возьми их, пока не поздно, - в словах лже-Региса фальшивое участие и сожаление, искаженное отражение того, чем поделился на смертном одре Регис настоящий. Ах, разве не стало для него утешением то, что основатель их рода лично закрыл его остывшие веки, забрав частичку пожранной молью ошибок души? Регису стоит быть благодарным за то, что Ардин не оставил своего последнего потомка, но отчего-то душа отца рыдает кровавыми слезами и Проклятый чувствует это через тот крохотный осколок, который пожрал со смаком вечного голода.

Но след отца в мальчишке слишком велик, Проклятый чувствует сомнение и безоговорочную веру, которую тот сумел породить в сердце ребенка.
Глупый-глупый Регис, раз уж наворотил дел, так не вмешивался бы, не лез бы в детские сны, используя родственную связь как проводник, не усложнял бы Ардину задачу. Мальчишка куда более непробиваемый, чем может казаться и Проклятый старается не поддаться раздражению. Нужно убить "Региса" как можно скорее, как можно более наглядно и показательно, чтобы холод небытия дожег остатки привязанности в душе Ноктиса, чтобы Ардин мог выбросить из себя эту связующую нить за ненадобностью, окончательно растоптав осколки этой связи. Кому как не Ардину знать, сколь переменчива сыновняя любовь? Детское ослепление проходит, годы стирают прежнее восхищение и от него не остается и следа, стоит лишь ему столкнуться с тяготами мира. Так будет и с Ноктисом, в этом нет ни малейших сомнений, если Ардин будет терпелив.

Но Ноктис делает все, чтобы вывести из себя Проклятого, путает ему карты, злит скверну и не желает слушать прописных истин. Свет богини жжет Ардину глаза, кусается пусть и не смертельно, но неприятно и на миг он отворачивается от отвратительного зрелища, не стремясь увидеть, как свет побеждает темноту. Но разве способен мальчишка без прямой связи с кристаллом, не умеющий управлять своими силами противостоять тому, кто кипел ненавистью долгие века? 

Проклятый вновь поднимает глаза, безучастно смотрит на то, как силы по капле исчезают из Ноктиса и позволяет теням расти, становится не дымкой, но обретать плотность и глубину, сочится из стен горечью скверны, что своей массой подавляет и заглушает чужое сияние. Зубастые монстры пожирают светящихся лучников, разрывают их на куски и наступают все ближе. Кажется, они вот-вот оторвутся от стены и кинутся на Ноктиса как реальные демоны, которых Ардину не составит труда призвать. Но Проклятый оставляет лишь намек на это, позволяет зубастой теневой пасти щелкнуть перед лицом Принца, а после протягивает свою руку, чтобы эта пасть вцепилась в нее. Кровь брызгает во все стороны, расписывает стену ярким всполохом и пусть взгляд Региса слегка дрогнет от боли, пока он достает короткий клинок, что вонзает в горло разошедшейся твари. Пусть Ноктис видит свою ошибку, свой промах, что привел к новой боли и к новым страданиям Региса.

- Я не смог защитить тебя однажды, помнишь? - голос лже-Региса спокоен, но в нем слышится сожаление, горечь и покаяние. - И я не смогу защитить тебя больше, а они желают получить тебя целиком. И ты не справился тоже.

Тени сбиваются в углу комнаты, но не уходят, лишь ясно дают понять, что все здесь в их власти и они могут играть с чужими душами столько, сколько захотят.

- Посмотри на меня, Ноктис, - Проклятый обхватывает щеки ребенка костлявыми пальцами и тянет к себе, лицом к лицу, давая рассмотреть тленный лик отцовского лица. Кожа серая, как пергамент, он осунулся и кости скул слишком явно обнажают очертания черепа; впалые глаза горят лихорадочным блеском и все его тело источает лихорадку. Пусть Ноктис увидит смерть воочию, забудет истинное лицо отца и увидит только эту предсмертную маску. - Посмотри и подумай, стоит ли цепляться за мои былые слова, когда теперь я ведаю истину. Вот что будет с тобой, когда наш долг падет тебе на плечи. Я лишь желаю, чтобы ты выжил. Чтобы ты был сильнее. Слушай меня, Ноктис, если не желаешь познать мою ненависть.

На сегодня достаточно. Проклятый не так уж терпелив, а Ноктис еще не созрел для послушания. Ардин был слишком добр, слишком милостив и дал ему слишком много свободы. Не говоря больше ни слова, он встает на ноги и поза его еще более согбенна и измучена, чем была прежде. Спина согнута как у столетнего старика, и шаг больше напоминает шарканье того, кому тяжело переставлять ноги.

Проклятый уходит и запирает за собой массивные двери, оставляя Ноктиса наедине с кошмарами, что становятся лишь больше и гуще. Ардин запрещает раздергивать тяжелые портьеры в комнате Принца и не велит никому появляться там под страхом наказания. Молчаливые солдаты в полной броне приносят Ноктису еду и счет времени теряется. По дворцу ползут шепотки, что Принц сошел с ума, что он ранил собственного отца и что теперь король угасает как свечка. Регис и впрямь умирает, но прежде приводит ко двору того, кого называет своим дальним родственником, того, кто может статься, будет последней надеждой пока Принц не повзрослеет (если повзрослеет, говорят злые языки) и того, кто возвращает жизнь в тленный дворец. Король Регис умер, да здравствует…
..тот, кто впервые за долгие недели решается распахнуть темные двери покоев Принца.
Ардин Люцис Кэллум,регент королевства.

Отредактировано Ardyn Izunia (19.08.21 08:20)

Темные-темные коридоры дворца наполняются светом [только чтобы вскоре он потух совсем, оставив после себя только седое пятно солнечного диска, что не греет и не несет спасения]; двор оживляется, везде звучат разговоры и даже смех, что кажется манной после недель медленного умирания вместе с бывшим королем [ничего, надежда должна расцвести в сердцах, чтобы затухнуть окончательно]. Но за всеми слоями этого напыщенного лоска, возвышенной уверенности и выпестованного долга кроется червячок гнили, которого Ардин пестует превыше всего остального. Сильные пали, истощились и на место тех, кто прежде был опорой и столпом государства медленно приходят те, кто жаден до денег и власти. И еще немного идеалисты, таких Проклятый любит больше всего. Но что-то от старого режима еще остается, кто-то верный, кто-то преданный, кто-то из тех, кто окружал Региса до самой смерти [настоящей, а не той, которую выдумал Ардин] и кто вернулся сейчас, прожигая его испытующим взглядом изподлобья.

У Ардина болит челюсть от всех вежливых улыбок, между бровями онемела кожа – так часто он хмурится или старается удержаться от хохота, чувствуя их оправданное недоверие. Амитиция, Шинция, Кор Леонис, кто еще рискнет оспаривать его слова теперь, когда он получил желанный трон в свои руки [ еще не совсем, но…]?

Но Ардин ни разу так и не опускается на этот бесполезный стул, скромно стоит подле трона, а они не могут поспорить с волей своего мертвого короля. И с его фамилией [это особенно забавно, но Ардин скрипит зубами всякий раз, когда его называют Люцисом]. Но все это только детские забавы, куда важнее то – тот – кто ждет его запертый в четырех стенах.

Ардин не идет даже, он танцует под высокими сводами, идет становиться спасителем для мальчишки, которого сам же и толкнул во тьму. Но здесь нужно мыслить шире и глобальнее, ведь в общем и целом он очень даже желает лучшего для последнего потомка. Ну разве что иногда он хочет отомстить чуть больше, чем разыграть долгую партию, но он уже так стар, ему простительны перемены в настроении.

Двери распахнулись в темноту и те, кто пожелал сопроводить Ардина к Принцу, нерешительно застыли на пороге, словно боясь шагнуть в логово тигра. Проклятый хотел бы усмехнуться на это, да как их винить? Сумасшедший ребенок с силой богов, тот, кого не видели неделями и месяцами, так кто знает, что ждет их там.

Может быть только Ардин, который вовсе не боится ни темноты, ни демонов. Он входит в распахнутые двери легко и глубоко вдыхает остатки тлена, ужаса и разбитого сердца, что так и наполняют этот спертый воздух. Хриплое дыхание где-то на периферии отдает теплящейся жизнью и Ардин безошибочно поворачивает голову к источнику звука, разом находя взглядом силуэт мальчишки на кровати. Как загнанный зверек или как затаившийся хищник – Проклятому все едино – Ноктис смотрит и не видит [или видеть не хочет]. Ардин ухмыляется совсем тонко - даже если в темноте и не видно его торжества – и плавно подходит к высоким окнам, отдергивая плотные шторы. За ними еще одни, что пусть и пускают свет, но серый и неуверенный, полный тлена и умирания в своей бессмысленности. Он не разгоняет тени, только позволяет увидеть очертания вещей и друг друга [и как бы Ардин не хотел разом отдернуть шторы и ослепить мальчишку тем, о чем он забыл, Проклятому вовсе не хочется гореть в лучах проклятого светила самому].

- Ноктис, - голос Ардина полон приторной мягкости и заботы. Он медленно приближается к кровати и опускается на колени напротив того места, где застыл Принц. Проклятый еще помнит, как улыбался Целитель и сейчас он улыбается почти так же, разве что кожа на скулах натягивается как на костях у черепа, да глаза остаются прежними холодными провалами, в которых нет и капли человечности, - Мне жаль, но я пришел сообщить тебе скорбную весть. Твой отец скончался, - Проклятый молчит секунду, как бы выдерживая скорбную паузу, но после добавляет с почти небрежным весельем. – На самом деле довольно давно, просто никто не посчитал нужным сообщить тебе. Но сдается мне, что это не справедливо, ведь ты принял непосредственное участие в его гибели, так что я взял на себя эту ответственность. К моему... удовольствию.

Пол давит на колени, но Ардин не испытывает боли, просто отмечает этот досадный факт и чуть смещается вперед, чтобы уложить руки на край смятой постели. Сложно сказать, слышит ли его Ноктис и слушает ли, но что-то рано или поздно достигнет его ушей. Проклятый откладывает шляпу в сторону и укладывает подбородок на руки, теперь будучи не вровень, но ниже чем мальчишка. Полумрак не мешает ему разглядеть спутанные волосы, впавшие щеки и темные круги на пергаментно-белой кожи - против сияющего лоска, который навел на себя нынешний регент королевства это кажется почти что смертью.

- Теперь ты король, Ноктис. Ну… почти. На самом деле все считают, что ты совершенно сошел с ума, да и молод к тому же, так что я пока побуду на твоем месте. Технически это делает королем меня, но… давай не забегать вперед, хорошо? – Ардин улыбается самыми кончиками губ, удовлетворенный разыгранной сценой, - Меня зовут Ардин Люцис Кэллум, но ты можешь звать меня… дядюшкой. Что ж, это вполне подойдет на первое время. – Проклятый кивает сам себе, а после тянет руку за пазуху и вытаскивает оттуда кинжал. Его лезвие матовое, черное и совсем не отражает света – оно впитало столько крови и скверны, что даже ему тяжело держать его в своей руке. Подарок в самый раз для опального Принца, правда?

Ардин разворачивает кинжал лезвием к себе и тянет рукоять в сторону Ноктиса, терпеливо дожидаясь решения Принца.

- Я вижу ты тут один на один со своими кошмарами. Как насчет того, чтобы взять это оружие? Можешь делать с ним что хочешь. Можешь попробовать обороняться, а можешь попробовать убить себя. Как тебе такой расклад?

Свита позади остается безмолвной толпой, что сливается с темнотой коридора. До них не доносится и звука, они способны видеть лишь очертания и слышать лишь легкий тембр голосов, не разбирая полного смысла происходящего. Быть может кто-то из них желает вмешаться, заговорить, позвать с собой потерянного ребенка на смятой постели, но никто не делает и шага, видя, как тот чурается всякого человеческого присутствия.

Ардин вновь занимает все пространство, захватывает всю комнату целиком и душит своим присутствием всякую жизнь и всякую надежду. Скверны нет здесь и сейчас, она скрыта глубоко внутри, где ее не ощутить и не почувствовать, но ее существование незримо и повсеместно. Юный Принц наверняка чувствует что-то, смотрит на него настороженным волчонком, так что и не поймешь, хочет сбежать или укусить до крови. А может быть не хочет вовсе ничего. Но это не важно, ведь главное то, что сам Ардин хочет так много, что не способен уместить в себе собственных желаний. Отчего бы не поделиться ими?

- Я вижу, ты сомневаешься, - без обиды, но более с едкой лаской отзывается Ардин в ответ на непонятный взгляд мальчика. Кто знает, что там в этих синих провалах, очерченных серо-черной кожей? Проклятый даже не берется гадать, разговаривая то ли с Ноктисом, то ли со своими ожиданиями о том, какие вопросы тот мог бы задавать, будь он самым настоящим ребенком. Чуть выпрямившись, он поднимает правую руку привычно театральным жестом, пробуждая из небытия свой драгоценный арсенал. Клинки в сумраке вспыхивают розово-алыми звездами, медленно разгораются один за другим за спиной Ардина, вовсе не хищные и жаждущие смерти, а выставленные напоказ - те из них, что призваны сохранять два тысячелетия его памяти, - Есть ли лучшее доказательство нашего родства, Ноктис?

Ардин улыбается самодовольно, как тот, кто только что на голову разбил своего оппонента. Те за спиной, кто до последнего терзался сомнениями замолкают, глотая свои ядовитые языки. А может быть и нет - Проклятый делал это не для них. Сполна насладившись вниманием, Ардин отпускает мечи на свободу легким щелчком пальцев, вновь небрежно подпирая подбородок ладонью.

- Не волнуйся, милый Принц, я вовсе не виню тебя ни в чем. Может быть они, - кивок за спину, - но не я. У меня тоже был сын, давны-ым-давно. И он тоже убил меня. - Ардин легко пожимает плечами, понижая голос до заговорщицкого шепота, - Детям свойственно губить своих родителей, надеюсь, что и мне повезет погубить своих.

Воспоминания заставляют мрачнеть и небо, кажется, тоже затягивает тяжелыми свинцовыми тучами. В стекло начинает стучать мелкий дождь, что за короткую минуту превращается в бурный ливень, пожирающий половину окружающих звуков.

- Но ты, наверное, даже не умрешь, - Проклятый крутит кинжал в пальцах, - Такой роскоши тебе не позволено. Может быть до тех пор, пока буду жить я, а может быть и еще дольше. Приятно знать, что ты тоже познаешь горечь утрат больших, чем можешь вынести. Но для этого ты слишком уж безразличен ко всему. Это может испортить мне всю игру, милый.

Проклятый качает головой, постукивает пальцев по губам, а после резко подается вперед, прекрасно зная, что вжаться в стену еще дальше Принц просто не может. Как бы он не желал, молчаливый и бессердечный камень не расступится, чтобы укрыть его. Да и кто мог бы сейчас явиться сюда, чтобы спасти дитя из лап чудовища? Никто. Спаситель здесь и есть то самое чудовище.

- Ты спрашиваешь зачем? Разве тебе не пусто вот здесь? - кончиком острия Ардин касается центра грудной клетки Ноктиса - если бы надавил сильнее, так и пригвоздил бы к стене как бабочку. Соблазн велик и рука почти дергается вперед, но Проклятый удерживает ее на месте, - Тебе хочется заполнить эту пустоту хоть чем-то? Если там нет места свету, то может быть есть место крови. Всегда есть тот, кто может пасть от твоей руки, а покуда есть они - есть цель. Как тебе такое?

Ардин подобен хищнику, сосредоточенному только на своей добыче. Его колючие глаза готовы ловить каждую эмоцию, каждую отразившуюся на лице мальчика мысль, все что угодно, за что он мог бы зацепиться, чтобы ухватить чужую душу в свои руки. Как иронично, ведь Ардин прекрасно знает, что хватать вовсе нечего, что и здесь дражайшая матушка успела до него. Но она вряд ли ожидала, что ее верный раб скончается куда раньше, чем исполнит ее волю, чем она дотянется своими костлявыми руками до последнего из его потомков и сможет обратить его на свою сторону. Из этой битвы Ардин вышел победителем, даже если Регис хорошо постарался, засоряя Ноктису голову своими лживыми уверениями. Ничего, Проклятый может справиться с этим, потому что теперь Этро не сможет дотянуться до разума мальчишки, потому что это на него Принц теперь смотрит с сосредоточенным вниманием и именно он, Ардин Люцис Кэллум, живое доказательство той тысячелетней лжи, которую вложили в его маленькую голову.

Ардин может заблуждаться, может не уметь и не понимать ничего, что творится в мыслях этого ребенка, но это и не нужно. Проклятому нужна одна лишь уверенность, одно лишь внимание, которое он сумеет обернуть в свою пользу. И он получил его. Безоговорочное, лихорадочное, все на которое только способен мертвый внутри мальчик. Ардин ведь требует не так много? Явно меньшего чем то, что ждут от него все прочие людишки, копошащиеся в тени трона. И уж точно не "нормальности", точно не долгих разговоров. Ардин и сам ничуть не нормален, так что Ноктису требуется только быть и внимать, как он делает это сейчас. На взгляд Проклятого абсолютно выгодная сделка, где в плюсе обе стороны.

Ему совсем не сложно солгать, опутать мальчишку паутиной лжи и уверений, но он не станет делать этого. Зачем, когда в его словах одна сплошная правда, разве что повернутая той стороной, которую Принцу будет легче воспринять. Негоже разом выплескивать всю премерзкую истину перед Ноктисом, не потому что Ардину жаль, но исключительно от того, что юный наследник вряд ли сумеет справиться с нею и воспринять ее так, как это необходимо. Чтож, даже в своей ненависти Проклятый так заботлив к своему роду. Этро стоило бы поучиться у него, поумерив свой убийственный эгоизм. Но Смерть жаждет выжить и это столь иронично, что даже Ардину ни капли не смешно.

Но Ардин смеется сейчас, злобно, едко, ядовито, потому что речи Ноктиса - это самое отвратительное, что он только мог услышать из его уст. Для Проклятого эти слова надежды, веры и убежденности хуже грязных ругательств, что очернили бы язык ребенка, но он может с ними смириться. Пока. Вытравливая эту убежденность по капле, по крупице, ибо ей нет места в том мире, который он собирается построить. Даже если это означает полностью разрушить фундамент чужой жизни, окончательно свести с ума, ломая границы между мирами и восприятием Принца. Кому нужны эти сладкие заблуждения? Кому нужна вера, которая выпивает досуха? Что же, он может сказать даже не слукавив:

- Похоже у нас с тобой одна цель, мой дорогой. - Ардин разжимает пальцы и кинжал падает на постель, всеми своими гранями преломляя и пожирая малейшие крупицы света, коих здесь и без того недостаток. - Видишь ли, я тоже хочу защитить всех, но не так, как этого хотел твой отец. Он ошибался, думая что спасает кого-то здесь, в Инсомнии, за воздвигнутой стеной. Он только продлевал агонию мира, Ноктис. А я хочу дать всем людям на земле свободу, которую у них так незаслуженно отобрали. - В голосе Проклятого истинный гнев и агония, истина, выстраданная и собственной жизнью, и сотнями чужих, что бьются внутри него, не заполняя голодную пустоту, но лишь подпитывая ненависть. - Чтобы никто не умирал просто так, - Ардин вторит эхом, а после раскрывает ладонь, не то предлагая ухватиться за нее, не то указывая путь, не то делясь опорой, не то показывая истину в обветренных и опаленных безжалостным солнцем пустоши пальцах.

Ардин верил, что пройдет не так много времени (да пусть даже и столетия), и Ноктис заменит "он" на "ты". Пусть не Регис, но Ардин станет его мотиватором, его мерилом правильного и неправильного, его указующим перстом. Рано или поздно, но мальчишка поймет, кто здесь прав, кто желает ему лучшего, кто может подарить ему свободу. Тот, кто, в конце концов, воспитает его.

- Идем. Если того желает мой Принц, то я научу тебя, - Проклятый вновь улыбается со сладкой гнильцой, почтительно склоняя голову перед королевской особой, - Может быть прямо сейчас, а может быть и позже. Быть может ты пожелаешь посетить могилу своего отца? А может быть взглянуть на свой трон, мой дорогой Король Королей? В конце концов тебе стоит посмотреть на него прежде, чем он рухнет.

Ардину, конечно, смешно. Если бы мальчишка знал - понимал - что и кому он обещает, он бы посмеялся вместе с Проклятым. Но увы, пока ему приходилось веселиться самостоятельно, самостоятельно же глотая собственную ненависть и горечь, которой хватило бы на десятерых Люцисов.

Свита расступилась перед ними, шарахнулась в стороны и почтительно поклонилась одновременно. Пронзительные взгляды тех, кто был ближе всего к Регису, заскользили по вышедшему мальчишке. Старейшие из родов, преданные - какая мерзость, Ардин удавил бы их собственными руками, чтобы не мозоли глаза - потянулись к Принцу, нахлынули как прибой и разбились о покровительственно положенную на детское плечо ладонь Проклятого.
- Можете быть свободны, его высочество ещё не готов к обществу, - сияя пониманием и благостью произнес Ардин, даря одним свободу от бремени, а другим - новый повод для подозрений.
Бесцельная прогулка -  (одна из множества будущих), на которой Проклятый был только молчаливой тенью, замиравшей там, где останавливался мальчик и следовавшей за ним, когда он пожелал идти - ознаменовала начало череды дней, похожих один на другой словно близнецы.

И не похожих вовсе. Изменения столь медленные, постепенные и точечные, что кажется будто так было всегда: так серо, так пусто и так холодно. Солнце уходило и пожирало все краски, а люди куда чаще стали греться у огня искусственного, нежели ожидать небесного светила. Дни становились короче, ночь обступала Цитадель все плотнее, обхватывала своими тяжёлыми объятиями и словно бы душила тех, кто прятался за тяжёлыми стенами. Воздух вновь запах тленом и горечью, а вернувшийся было свет, исчезнув, забрал из душ ещё больше тепла.

Уж лучше бы он не появлялся.

Люди - существа суеверные и то, что обострение войны совпало с 'возвращением' принца из темноты, сделало его и причиной, и следствием, и итогом. Бедствие, дитя тьмы, проклятое дитя, демон - что же, Ардин и сам развлекался, придумывая Ноктису новые имена, которые вскоре звучали в толпе у подножия трона. Быть изгоем среди людей куда хуже, чем быть изгоем в темноте и одиночестве. Понимал ли это Принц, Ардин не знал, но лишь держал мальчишку ближе, находясь подле него неотступно, как в ту первую прогулку. Никогда не говоря так много, как в первый раз, но изредка отвечая на вопросы, если таковые были, подспудно указывая на детали, на несовершенства, на боль, страдания и тьму. Иногда и на богов.

Мир Принца расширился за пределы Цитадели, но остался столь же узок даже тогда, когда он видел за стеклом автомобиля множество улиц и переулков Инсомнии, даже тогда, когда Ардин приводил его на вершину крепостных стен, за которыми шевелились и вопили пораженные скверной существа, даже тогда, когда Проклятый вместе с ним смотрел, как по переходом цитадели волной текут раненные, растерзанные и измученные воины, снова и снова отстаивавших мнимые границы своей столицы.

- Видите, Мой Король, они умирают за вас, за вашу славу и будущее, которое боги хотят построить на вашей боли, - говорил тогда Ардин из тени, пока непролитая чернота собиралась в уголках его глаз. В этот момент он был похож на свое ожившее прошлое, на скрипучие кости и выжженную солнцем пустоши кожу, в которой ходил Целитель, которого проклял собственный народ.

Проклятый подходил ближе, садился прямо на корточки рядом с Ноктисом и молчал так долго, как молчал и мальчик. Желание сломать тонкую детскую шею приходило и уходило вместе со звериными искрами в глазах и Ардин наслаждался собственными мучительными порывами, смакуя остатки жизни, которой ещё владел.

Никто не приближался более, никто кроме Проклятого не рисковал оказаться возле Ноктиса, боясь то ли его пустого взгляда, то ли собственных страхов, за которых мальчишку назначили ответственным.
Но были и те, кто желалприблизиться, кто смотрел на Принца долгими взглядами, ожидая, пока Ардин оставит его одного, ожидая, пока неспящий уснет. Наивные, ведь сны Ноктиса были его вотчиной. Ардин вытравил из них воспоминания, не пускал чужие тени, оставляя то сплошную (благословенную) темноту, то позволяя видеть ужасы прошлого ли или настоящего. Иногда он позволял ему почувствовать и свою боль - боль в пронзенных руках,  темноту и одиночество. А иногда боль Региса, боль за то, чего тот не смог исправить, за собственную слабость, которой Ноктис не видел, но которую теперь смог узнать через Ардина.

Но в итоге Ардин пустил их. Наследников знатных родов, мнящих себя спасителями. Детей с настороженным взглядами в его сторону, желавших вырвать Ноктиса из его рук. Он оставил их на растерзание ребенку без души, а сам приготовился смотреть.

С трона многое было виднее, даже если его место лишь на нижних ступенях.

Сегодняшняя цель - усыпальница Сомнуса. Но Ноктис не спрашивает, то ли не интересуясь, то ли не считая нужным задавать вопросы. Для Ардина это торжественный день и даже если мальчик не понимает причин, его присутствие только подчеркивает значимость этого события. Ардин одевается особенно тщательно, заковывает правую руку в тщательно подогнанное подобие крыла и велит приготовить для Принца торжественное одеяние.

- Мы едем навестить моего сына, дорогой, - Проклятый ничуть не скрывает улыбки, от которой уголки губ трескаются как старая керамика, - ты бы понравился ему и это совершенно отвратительно.

Ни время, ни место, ни гости - ничто не выбрано удачно. Дорога трудна, далека и бессмысленна, но Ардин вряд-ли волнуется из-за подобных мелочей.