Без череды официальных встреч, отмененных по причине траура, расписание императора стало чуть свободнее. Нельзя сказать, что он скучал по этой части представительных государевых функций, поэтому и к возобновлению оных отнесся никак. Про Аристэеуса с момента фальш-похорон он старался не думать, дело решенное и замурованное в мраморе. Конечно, наспех сделанный клон, уложенный в гроб с белыми альстромериями причинил на пару минут неприятных ощущений и осунувшееся его лицо почему-то в воспоминаниях заменило прижизненное лицо сына, но то дело решенное. С трудом, но он задавил в себе все, что касалось принца-наследника. Возвращения к этому событию единожды в год, в официальный день памяти, вполне достаточно. Хотя, признаться, он находил некоторое успокоение, если не удовольствие, в чтении официальных соболезнований - на золоченых карточках в разномастных конвертах (кто-то опустился даже до черного), они обильным потоком хлынули после объявления о смерти принца. Из рук секретарей кочевали на подносы министрам, затем обрабатывались и складывались в коробку, которую вечерами читал Йедолас. Ему нравились те, что среднего размера и без опечаток, без вензелей и тиснения. Некоторые он перечитывал дважды, парочку отдал дворецкому, подчеркнув особенно удачные фразы. Ему нравилось как в этих записках описывали его несуществующее горе, как тонко оплетали это словесной паутинкой сочувствия, это выглядело даже приятно, такую лесть даже можно было принять. Однако не все соболезнования отличались уместностью, пара лиц позволила сделать себе достаточно прямолинейные намеки на причины кончины принца - это в тех, что пришли первыми. Информаторы этих лиц сработали хорошо, а вот чутье их самих подвело. Надо было дождаться официального заявления. Йедоласу были категорически неприятны любые намеки на то, что Аристэеуса погубила скверна. В его голове давно обосновалась официальная версия с сердечным приступом - давняя беда Альдеркаптов, а все остальное считалось инсинуациями с целью опорочить императорскую семью. Но именно эти две карточки он прочел с десяток раз и, более того, последние недели носил с собой.
Сегодня они тоже были с ним, грелись во внутреннем кармане, и ему казалось чрезвычайно забавным, что авторы этих изветов занимали третье и седьмое место по правую сторону благотворительного стола. Посмотрит хоть на них, а то ему казалось, что после такого они должны как-то поменяться, в его глазах-то точно.
Исполняя все необходимые действия на автомате, не подключая к ним даже части разума, Йедолас очнулся в момент, когда защелкали вспышки. Они резью ударили в глаза и император опустил голову, прикрыв глаза. Это было до того резко и неприятно, что он выдал естественную реакцию, невиданное дело, но быстро взял себя в руки и выпрямился, даже нацепил вежливую улыбку - чтоб сделали удачный кадр и выметались. Встав у своего стула во главе стола он обвел всех присутствующих цепким взглядом, подмечая каждый сбитый на бок галстук, кривую спину и отведенные в пол глаза, отмечая неровный ряд фужеров, уходящих вдаль и хаотично пульсирующую толпу журналистов, что копошилась по сторонам. Небольшое усилие, улыбка, он садится.
Номер три - тучный производственник Сервий, заработавший свои миллиарды на выкупе удачных месторождений песка, который подмешивался к особо прочному бетону, что использовали на всех высотках. Скатерть своим пузом сбил. Номер семь - чуть победнее, но финансист Кокцей, значит намного ушлее первого. Нельзя иметь такого скорбного землистого лица, это неприлично.
- Господа, дамы, - улыбнулся император, задумчивым жестом выправляя пустой стакан, - приветствую всех вас. Для нас с Агостиной великая честь присутствовать здесь.И хоть повод собраться сам по себе весьма печален, я надеюсь, что принятые в ходе этого обеда решения, окажут на ситуацию оздоровляющий эффект.
Люди за столом заулыбались, будто он сказал что-то смешное. А он уже не улыбался. Вдоль стола начали ходить слуги, наполняя бокалы гостей. У него уже было налито белое вино. Он снова выправил фужер. Внутри каким-то тяжелым глухим раздражением ворочалась эмоция непонятного наполнения, которая мешала сосредоточиться на моменте, а взгляд тянулся к месту номер три. Он и пожертвование сделает адресным, интересно?
Йедолас взял фужер, выдавливать из себя новую порцию слов было тошно, поэтому он повернулся к Агостине и предложил эту честь ей.
[icon]https://i.imgur.com/tgwlae5.jpg[/icon][status]Таки нервный дед[/status]

Отредактировано Iedolas Aldercapt (22.01.21 00:54)

Куда делось то непробиваемое спокойствие, с которым он сносил весь этот балаган? Почему сейчас так сложно сосредоточиться? Из-за чего его тянет брезгливо кривится от любой фразы, жеста и фальшивого оскала? Это состояние можно было бы счесть забавным и даже найти некоторую прелесть в ощущениях хоть чего-то, но Йедолас наблюдал как пальцы становятся липкими и оставляют на хрустале подпрелые пятна. Чем сильнее он давил в себе "это", тем больше получал сопротивления. Внутри копошилось что-то чуждое, сильное, не подвластное контролю. Оно разрасталось и давило на горло, обещая снести все на своем пути. Это пугало до сбитого дыхания, потому что "это" ощущение... было знакомым. Оно беспомощным послевкусием дрожащих губ оседало где-то на самом краю сознания. Сердце пропустило удар, он опустил голову и сделал глубокий вздох, позволяя себе небольшую передышку. Уже вторую за пять минут. Он слишком глубоко погрузился в свои мысли, сейчас неподходящий момент, он проанализирует это состояние позже. А пока нужно сосредоточиться. Агостина говорила какую-то белиберду, избавляя его от необходимости делать это. Подхватила, продолжила, справилась. Вышло наверняка недурно, он не понял. Но ему нравилась та выдрессированность, что наблюдалась между последние десять лет, с ней даже необходимость в словах отпадала.
Снова эти вспышки. Он, признаться, даже захотел спрятаться от них под стол. Как делал в детстве - он лазил под длинным столом в приемной отца, пока тот отчитывал кого-то, какую-то женщину, его мать. Почему-то Йедолас в последнее время стал часто вспоминать детство, будто мозг показывал ему это старье только ради того, чтобы следом стереть за ненужностью. Надо поднять голову и улыбнуться.
- Я питаю на то надежды, - отозвался Альдеркапт на первый вопрос, с физическим усилием подавляя раздражение. Пришлось вернуть фужер на стол. Разве они планировали секцию разговоров с журналистами? Нет? Тогда какого... - О, несомненно. Вопрос лишь в формате, но я намерен сделать такого рода встречи своего рода традицией.
Император завел руки за спину и сделал резкий жест, который толковался однозначно - выставить журналистов прочь, ему все осточертело. Однако следующий вопрос оглушил его, словно яркий свет прожектора, заставший преступника в самом разгаре злодеяния. Они знают. Они знают и до того обнаглели, что открывают свои пасти! Надо выяснить кто это пропустил, кто спросил, кто им донес, и чтобы пропала вся цепочка, исчезла в облачке черного дымка в одном из нищенствующих приютов. Тогда-то они и поймут причины, по которым он терпит все это. Но это позже, а сейчас нужно попытаться не сфальшивить, признав заботу о нифльхеймской голыдьбе личными причинами...
- Что вы имеете ввиду? - сказал будто бы его голос. Но он хотел выдать совершенно другое. Он в некотором замешательстве посмотрел на Агостину, затем снова перевел взгляд на журналиста. Тот не выглядел ошарашенным, но возбужденным, будто считал происходящее своим звездным часом. Ну да, в самом деле, почему бы не сделать эффектного кульбита перед тем как его зароют?
- Лишь то, что скверна вышла за пределы кварталов бедняков. И что Ваше императорское величество...
- Что вы несете? - перебил журналиста император, возмущенно подорвавшись на ноги. - Кто вас аккредитовал?
- Господа, форматом мероприятия не предусмотрены комментарии, пожалуйста, воздержитесь от вопросов и будьте любезны покинуть помещение, - послышался зычный голос распорядителя обеда. Журналистов начали вытеснять в соседние залы. В воздухе повис гомон, прерываемый вскриками и остервенелыми щелчками затворов. Йедолас оперся кулаками на стол и жевал губами, пытаясь вернуть самоконтроль. Как же его выбесил этот выскочка. "Личными причинами"? Это, интересно, что значит? Что он планирует воспользоваться этими клоповниками? Или что, при должном финансировании, они смогли бы спасти его сына? Или он, созывая на обед толстосумов, хочет заглушить чувство вины? Или что он не способен решить вопросы управления без того, чтобы его не тыкали носом всякий раз... Внутри словно что-то перещелкнуло, или нет, лучше сказать лопнуло. Яркой вспышкой боли, которая тут же разлилась жаром по всему телу.
В зале снова повисла тишина без всех этих раздражающих вспышек. Охрана заняла свои места. Нужно продолжать. Или внести некоторые изменения в протокол? Почему бы нет? Йедолас поднял голову и выпрямился, обводя взглядом гостей.
- Прошу простить за эти небольшие организационные накладки, господа, - проговорил Йедолас, подзывая распорядителя. Когда тот подошел, император приказал ему, понижая голос: - Номера три вывести и арестовать после того как я закончу тост, будьте любезны.
Распорядитель ошарашенно кивнул, пятясь организовывать внезапный приказ. Император тем временем взял заляпанный фужер и вышел из-за стола, начав прогуливаться вдоль правого края.
- Я несколько опешил от такого рода вопросов. Конечно же все мои действия продиктованы личными причинами. Моя личность неотделима от государства. А истиное назначение государства это забота о подданных. Но какое бы огромное сердце не имела Империя, всегда останутся те, кому недостает тепла и света. А так же те, кому достается с излишком, - ему было тошно от той мути, что он нес. Но это так, побочная болтовня. Его целью было третье место. Йедолас подошел Сервию и выложил ему на тарелку помятую кондоленцию, шепнув: - Вам нужно исправить соболезнования, согласно официальной причине смерти.
Он выпрямился и чинно вернулся к своему месту:
- Поднимем же эти бокалы за справедливость, - сказал император, делая глоток и опускаясь на стул. Нерешительность охраны несколько смазала момент, но они уже пошли вытаскивать гнилой зуб из благотворительной ухмылки. Остался еще один. Его хотелось просто придушить.
[icon]https://i.imgur.com/tgwlae5.jpg[/icon][status]Таки нервный дед[/status]

Отредактировано Iedolas Aldercapt (22.01.21 00:54)

Сервий испугался и крайне неприятно это выказывал. Он покраснел, на лбу выступила испарина, глазки забегали и, более того, он решил на месте выяснить, а для чего же его просят выйти из-за стола. Никакого чувства такта. Император не любил проявления неуместных случаю эмоций. Он любил выдрессированность, отрепетированность и чтобы его желания понимали без лишних слов и, желательно, движений. Потому что иначе он раздражался. И сдерживать раздражение ему было с каждым годом, месяцем, днем и часом все труднее по личным... причинам. Сейчас он хотел, чтобы этот боров перестал мозолить ему глаза. А пока он только разводил демагогию, которая отвлекала внимание всех сидящих, Йедолас пытался не вспылить, поэтому застыло смотрел в одну точку, еле заметно пожевывая губами.
Сохранять псевдо-расслабленную позу в таком состоянии было крайне энергозатратно. Именно поэтому внезапное прикосновение Агостины было подобно всаженному в ладонь ножу, так же резко и больно невовремя. Йедолас дернулся от неожиданной тактильности, которая никак не укладывалась в его понимание момента, и сбросил руку, уже понимая, что выдал себя с потрохами. Внутренний голос тут же отчитал его за овратительное поведение и порывистость, что свойственна только кретинам. Он должен был опустить глаза, улыбнуться, затем повернуться, посмотреть на нее три секунды, следом поцеловать руку и отпустить ее, далее не давай ей возможности хватать его. Он знал, что надо сделать так. Но даже сама мысленная конструкция казалась неподъемно сложной. Император дергано сменил позу и принялся для успокоения крутить фужер, что не помогло, потому как тот оказался весь изляпанный в сальных отпечатках. Тогда он брезгливо сжал его пальцами, вынес за пределы стола и отпустил. Остро звякнув, тот разбился, выливая на мраморный пол кляксу вина.
- Мы вас простим, если вам необходимо отлучиться, господин Сервий, - поддернув уголки губ в учтивой гримасе сказал император, чуть повышенной октавой голоса пресекая дальнейшие пререкания. Прямой приказ сработал. Наконец этот кусок дерьма понял свое место и встал, не преминув сбить пузом скатерть. Ряд фужеров сделался еще кривее. Выказав какие-то потуги на сохранение лица, он удалился, сопровождаемый охраной. Двери затворились в звонкой тишине. Теперь на него все смотрят, а он не может оторвать взгляд от тарелки. Снова в голове зазвенел голос, истерично орущий "кретин!", за которым следовала затрещина. Не все воспоминания детства были приятными...
Ему выставили новый фужер, в который тут же подлили туда вино.
- Учитывая размер пожертвования, которое анонсировал господин Сервий, мы просто обязаны дождаться его назад, - хмыкнул Йедолас, принимаясь выправлять ножку фужера. По его мнению шутка была сносной, однако популярности она почему-то не возымела. Пара вялых покашливаний не в счет. - Что ж... у каждого есть возможность перебить его ставку. Давайте затеем игру, добавим соревновательный элемент. Что толку хранить размер вашего милосердия в тайне, чем вы не достойны получить сатисфакции и истовых аплодисментов? И награда, обязательно нужна награда. Победителю, предложившему самую внушительную сумму, достанется... Давайте соревноваться за прекрасный вечер в компании императрицы: два часа истинного наслаждения ее компанией и конечно же подробнейшее описание тех благих начинаний, на которые будут истрачены ваши пожертвования, кто не любит отчетов? Примем за шаг, допустим, полмиллиона. Итак, кто первый?
Император наконец поднял взгляд на присутствующих. И увидел некоторое оживление в их рядах. О, им понравилось идея. Давайте играть.
- О, превосходно, я в вас не сомневался, - отозвался Йедолас на первую вялую реплику с дальнего края стола, попутно вытаскивая из внутреннего кармана вторую кондоленцию. У него закружилась голова и он на мгновение выпал из момента. Торг шел своим чередом, а император напряженно думал, что делать с конвертом в своих руках. Не найдя быстрого ответа на свой вопрос, он отложил конверт на тарелку Агостины - она оказалась так удачно слева, а он всегда клал сомнительные бумаги в накопитель слева.
[status]Таки игривый дед[/status][icon]https://i.imgur.com/iBL5VQI.jpg[/icon]

Внутри копошилось какое-то неуловимое беспокойство, которое понуждало делать глубокие вздохи и сбивало ритм сердцебиения. Будто он упустил из виду что-то, забыл, и это грозит катастрофой, крушением всего. Не было ничего осязаемоего, ничего конкретного, просто ощущения... которые волнами панического ужаса накатывали, заставляя сознание беспомощно метаться. Он пытался ухватиться за любую мысль, любое движение разума, любое узнавание, чтобы не захлебнуться в ощущениях, которые, как он подозревал и истово надеялся - насквозь ложные. Ему казалось, что с ним будто что-то такое уже случалось, что это состояние конечно, что он уже справлялся и выбирался из него. Вспомнить бы как.
Слова потеряли смысл, интонации, что доходили до слуха будто через пелену, хлопали по ушам и отзывались судорожным движением лица. Память, вслед за взглядом, металась по столу, стараясь зацепиться хоть за что-то: но лиц он не знал, предметы были безсодержательны, а жесты скупы. Йедолас не понимал ни где он, ни что вокруг него происходит, но знал, что нельзя себя выдать. Нужно сидеть спокойно и тихо, тогда все будет хорошо. Опасность, что он ощущал, была заключена не вне, нет... Она внутри, НО если они узнают, если он выдаст себя вовне, тогда то, что сидит внутри вылезет и вцепится в него. Это было одновременно глупым и глубинным открытием, которое сняло спазм с горла, но заставило бояться еще сильнее. Раньше он никогда не ощущал центра беспокойства, а сейчас он понял, что оно есть и оно где-то там, внутри, у шестого позвонка, разрастается раковым пятном. Знает ли оно про то, что он знает? Нет, слишком страшно.
Йедолас зажмурился и с усилием снова распахнул глаза. Перед взглядом все плыло и плясало, но предметы уже имели еле узнаваемый функционал. Он вдруг понял, что сидит за столом, а перед ним приборы. Весьма этому открытию обрадовавшись, он принялся их трогать, надеясь, что так вспомнит их назначение быстрее. Но они все были одинаковыми на ощупь, к тому же из содержимое почему-то существовало отдельно и когда он принялся крутить что-то в руках, то оно расплескалось. Это оказалось неприятным, плюс запахи. Клякса расползалась по белому полю стола и приближалась к нему. Йедолас отодвинулся, но тут же понял, что части "содержимого" пролились и на него самого, проступая пятнами на кремовом жилете. Это он счел отвратительным. В завершение, слева, очень близко, кто-то резко обнаружил себя движением. Он испугался, дернулся и чуть не свалился со стула, успевая все же встать на ноги, избегая откровенного падения. "Слишком много движений, Йедолас, ты выдашь себя" - подсказкой отозвался внутри знакомый голос, - "Уходи, прячься".
Вслед за ним поднялись все. В уши впились вопли отодвигаемых стульев, скребущих по каменному полу, какое-то истеричное лязгание предметов. Его уличили, его поймали, на него все смотрят. Они знают... Паника. Отчаяние. Судорожный вздох. "Они знают". Он сделал пару шагов назад, развернулся и увидел дверь. Выход. Только вот она закрыта. Была еще одна, но много дальше, и еще одна, еще дальше. Были окна. "Беги", - хлестнул его внутренний голос. Йедолас вздрогнул и пошел к ближайшим дверям, мучительно переставляя ноги. Он понимал, что бежать было бы ошибкой, бег был какой-то непривычной дикостью, но советчик прав, нужно спрятаться. Найти темное место, забиться в угол и переждать.
Словно повинуясь мыслям Йедоласа двери открылись, выпуская его в соседнее помещение. Там было намного меньше людей, но все так же светло и слишком открыто. К тому же к нему сразу же метнулась какая-то женщина, тараторя набор непонятных звуков. Он выставил вперед себя руку в каком-то замысловатом жесте и она поняла, не стала лезть ближе. О, у него появлялась какая-то осязаемая власть, за это можно ухватиться - он уже умел открывать двери и отпугивать женщин. Испытав по этому поводу что-то сродни подъему настроения, он сглотнул, ободрав сухую глотку, и заспешил к следующим дверям в надежде повторить свой фокус и найти место потемнее. Но не сработало. Двери не открылись сами по себе, что-то пошло не так. Посуетившись возле, Йедолас заметил, что в помещение вошли еще люди, что они о чем-то переговариваются и что смотрят на него. Пока он предпринимал попытки спрятаться за портьерой, завернувшись в нее на манер куколки, его личный секретарь, распознав признаки приступа уже вызванивала доктора.
[icon]https://i.imgur.com/6BIcVOj.jpg[/icon]

Йедолас утопал в глубоком кресле. Мыслей не было. Сил тоже. Капельница вливала в него какую-то воду. Врачи до этого делали знающий вид, кормили таблетками, что вставали посреди горла, дырявили вены и что-то лопотали. Никак, в общем, не помогали. Симптомативное поддерживающее лечение это называется. Главную-то причину им не убрать. Судя по всему он сорвался... снова. Но он этого не помнит, снова. У них все записано, а значит ему напомнят, когда он придет в себя. Судя по ощущениям - он либо взял триатлон, либо отчудил что-то качественно новое. Так тошно ему еще не было. И он вправду не помнит почти ничего после того как проснулся утром и зацепился взглядом за коробку с кондоленциями. Будто резко очнулся в этом кресле без сил. Но желания в том разбираться у него не было.
  Сзади сновали люди. Рядом на диване сидела Сульпиция, его секретарша, которая из последних и из талантливых. Вот вроде все при ней, а чего-то не хватает. Она копошилась в планшете, тот периодически вздрагивал мерзким вибро-откликом. Ждала, пока он отойдет, чтобы ввести в курс дела. У него же уехало расписание, опять будет куча конфликтов. Кстати, какое нынче число? Впрочем...
Йедолас лениво прикрыл глаза, сосредотачиваясь на дыхании. Даже чертову грудную клетку и то поднимать тяжело. Перед глазами всплыло лицо Агостины, которая выглядывала на него из-за каких-то тряпок. Чудесно, а она тут причем?
За дверьми послышались приглушенные голоса. Йедолас открыл глаза и удачно попал взглядом на декольтированное безобразие Сульпиции. Это приятно, ничего не скажешь, даже в таком состоянии. Есть вечные вещи в этом мире. Упасть в пышные груди - одна из них. Надо бы озадачиться этим вопросом, падать в эти конкретные груди он все-таки не хотел. Может потому что она только этого и ждала? А он любил быть охотником, а не жертвой? Йедолас вдруг резко засмеялся, прикрыв глаза рукой. Угомонится оказалось сложно, смех выходил какой-то истерично-спазмический, готовый вот-вот перерасти в свою противоположность в виде воя и слез. Когда он последний раз рыдал? В семнадцать, кто бы мог подумать, из-за разбитого сердца. В семнадцатом году самое время повторить, только бы найти подходящую по степени накала причину. А ее нет. Значит реветь отменяется.
- Постарайтесь глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть, - это заявил кто-то по правую сторону, расправляя ему руку. Йедолас послушно вздохнул и позволил разогнуть руку, он сбил иглу капельницы и уделал рукав белой рубашки. Отвратительное зрелище, еще и жилет забрызганный.
Внезапно он понял, что в комнате появилась Агостина. И что Сульпиция не хотела её пускать. И что там какой-то конфликт. И что он потихоньку начинает соображать. Что говорить, правда, он не знал, поэтому изобразил лицом какой-то обобщенное выражение, мол "ну вот как-то так" и снова отвлекся на возню со своей веной. Почему-то стало больно.
[icon]https://i.imgur.com/6BIcVOj.jpg[/icon][status]Таки уставший дед[/status]

Йедолас бросил на супругу взгляд исподлобья. Одним человеком больше, одним меньше, разницы особой нет. Он почти всегда был окружен возней и людьми. Не то, чтобы его это напрягало, он любил внимание, но иногда хотелось одиночества. Это были подозрительные звоночки, поэтому в таком уединении он оставлял после себя кого-то. Особенно в последнее время, когда не вполне мог себе доверять.
- Несомненно, - буркнул он скрипящим голосом. Сейчас он был склонен соглашаться почти со всем. Потом, вроде как, пойдет болтливость, прилив сил и снова упадок, сильнее прежнего. Замёрзшие пальцы начало покалывать. Ему не давала покоя эта мысль - маячащее лицо Агостины, это было сегодня? Он одет для приема, по его жилету повод понять сложно - он универсален. Внешний вид супруги более информативен. На ней светлый деловой костюм, значит какие-то заигрывание с бизнесом. Украшения? Какая-то неброская нитка поблёскивает у ключиц, зато серьги чуть крупнее, жемчужные? Да, вроде жемчуг был на ней в воспоминании. И та же прическа, убранные назад волосы, завиток у мочки уха. Значит ли это, что воспоминание из сегодняшнего дня? Кстати...
- ... какое сегодня число? - спросил он, блуждая взглядом с супруги на грудастую блондинку.
- Второе, Ваше величество, - ответила последняя.
- Когда будем открывать подарки? - хмыкнул он. У него день рождения что ли? Февраля второе или что "второе"?
- Простите? - подалась вперед Сульпиция. Йедолас скривился и перевел взгляд на Агостину.
- Как ты думаешь, если бы я с ней переспал, она бы лучше понимала меня? - поинтересовался он у супруги. - Неужели не следует из контекста, что ответ предполагает полную дату, а правила приличий не носить такие декольте. Это же буквально неприлично, к тому же отбивает любую тайну, а если уж она наклоняется надо мной, я каждый раз боюсь быть раздавленным грузом нависающей надо мной откровенности. Иные голые не такие пошлые, как эта одетая. Зачем я это терплю...
Йедолас шмыгнул носом и нервным неумелым движением левой руки убрал со лба волосы. Следом нацепил второсортную улыбочку и посмотрел на Сульпицию:
- Назовите полную дату, будьте так любезны, - сказал он, будто выпад мгновением назад так и остался в его мыслях. Ответ был не важен. Он всегда цеплялся за дату, к которой подтягивалось расписание и таким образом достаивал в своей памяти день. Но сегодня было иначе. Сегодня он помнил лицо Агостины. Эта мысль крутилась и повторялась вновь и вновь. Она чрезмерно важна, ведь если это было сегодня и голова его не подводит, значит память постепенно возвращается в его власть. А это очень хорошо. Может вспомнит и остальное, уцепившись за нее. Самостоятельно. Ему только нужно время...
- Почему ты выбрала эти серьги, а? Они приметны только вблизи.
[icon]https://i.imgur.com/6BIcVOj.jpg[/icon][status]Таки уставший дед[/status]

Отредактировано Iedolas Aldercapt (07.02.21 16:18)

Капельница только мешала и ничуть не помогала. Руку покалывало и сводило, пальцы мерзли. Йедоласа бесила бесполезность происходящего, но бесила так блекло и неувлекательно, что он почти этого не ощущал. Врачи говорили что, чтобы болезнь не прогрессировала, нужно "уменьшить количество стресса". Йедолас видел только один вариант как следовать их рекомендации - пустить себе в висок пулю. Тогда стресс сразу закончится, как и все остальное. Поэтому вариант сомнительный. К тому же он не хотел встать в один ряд с суицидниками его рода - так себе компания умалишенных деградантов. Он хочет быть тем, кто возродит Солхейм.
О, женская солидарность или ему послышалось? Нет, так не пойдет. Нельзя допустить, чтобы они объединились против него, нужно чтобы они дрались за крохи его расположения. Он здесь в центре внимания, хоть и предельно жалок под капельницей. Не на ту поставил. Невовремя проявляешь благородство, Агостина. Значит нужно вернуть в фавор Сульпицию, она позлее и с большей вероятностью нападет на старую соперницу. Хоть какое-то развлечение.
Йедолас проследил за неуместной тактильностью, которую зачем-то решила провернуть супруга, но не стал на это реагировать:
- Наоборот, моя дорогая. Если я хочу безраздельно владеть вниманием, то не беру тебя. А когда беру, то твоя задача как раз отвлекать на себя внимание, ибо для красивой картонки ты слишком затратна в содержании. И как раз в твоем возрасте арсенал способов самое время дополнить чем-то крупным, заметным и броско-дешевым, ведь на контрасте это сработает наиболее эффективно. А то пока с этой задачей куда лучше справляется Сульпиция. -   Он подозревал что не совсем контролировал свое поведение, но зачем же так откровенно тыкать его носом в это? Тут ты просчиталась, дорогая. Йедолас перевел застылый взгляд с супруги на помощницу и вдруг весьма достоверно расплылся в тепло-участливой улыбке. - Вы не могли бы принести мне стакан воды?
Когда замешательство в глазах помощницы сменилось действием, он перевел потухший взгляд на колени супруги продолжил, скорее бубня про себя, нежели чем обращаясь к кому-то:
- Но нет, она повесила жемчуг... Неужели очередной благотворительный прием? Мне там было прескучно...
Ему всегда было скучно! Он бесконечно суетился и принимал решения, выбирая между тем, что он не хотел и что он не хотел больше. Отсюда истовое желание развлечений любого рода, которые хотя бы на пару мгновений принесут радости и отвлечения, смысла и содержания. Музыка, театр, карлики, пытки, долгие монологи Беситии о том, как они разнесут Инсомнию. Но ничто не обладало постоянным эффектом, это раздражало. Поэтому за скуку не зацепиться, ей наполнена вся его жизнь.
Благотворительность? Он одной мысли кислый привкус отвращения во рту. У них каждые три месяца какой-то балаган с выклянчиванием денег. До того тошно, что он подумывал обложить их дополнительным налогом и сэкономить деньги с приемов, на то и выйдет. Нет, здесь тоже не за что зацепиться.
Что за тряпка, в которую он был замотан? Откуда вообще она могла появиться? Одеяло? Нет, свое утро он помнит, там никакой Агостины не присутствовало - и слава богам, не хватало им спать еще вместе. Что тогда? Скатерть? Он была бы светлой, а там было что-то темное... Йедолас нахмурился и заерзал в кресле, оглядываясь на окна. Портьера, серьезно?
Это было настолько глупо и дезориентирующе, что он не сразу понял, что ему протягивают воду.
[status]Таки уставший дед[/status][icon]https://i.imgur.com/6BIcVOj.jpg[/icon]

Йедолас натурально скривился, зло зыркнув на Агостину из своей задумчивости:
- Ты не помогаешь, - прошипел он, отдергивая руку. Игры-играми, но он был занят копкой собственного подгнивающего мозга и это отнимало уйму сил. Невовремя она решила уязвиться, лучше бы дальше притворялась. Что за внезапные взбрыкивания? Неужели так сложно выучить свое место? Запястье укололо острой болью, император цыкнул и выдрал надоевшую капельницу, подрываясь на ноги. Он сделал буквально пару шагов и остановился. Его пошатывало, да в глазах потемнело. Зажмурившись, он принялся расстегивать жилет - тот был залит вином и он давно уже хотел его поменять.
Хотелось двигаться: разбить что-нибудь, пнуть, толкнуть, перевернуть, сделать рапирный выпад, пробежать стометровку, да вмазать кому-нибудь банально. Под раздачу чуть не попал медик, который было попытался урезонить императора, но был послан взглядом. Йедолас обладал чудесным умением говорить глазами такие угрозы, которые в словах теряли силу. Кровь тонкой струилась по руке и капала с локтя. Алая, красивая, молодая. Это зрелище зачаровывало, все ж видел собственную кровь он редко.
Мысли снова метнулись к портьере. Почему она и почему лицо Агостины? Могла бы быть шарада попроще? И еще она упомянула двух дельцов, оба неприятные. Значит у них был благотворительный ужин с бизнесом и там были эти двое, что логично до зубного скрежета. Это все прекрасно, он достраивает события, но не вспоминает! И это раздражало. Йедолас надеялся на качественный рывок иного плана. Но не спрашивать же напрямую, это даже звучит максимально унизительно "догорая, почему ты выглядывала на меня из-за портьеры?". Точнее почему я на тебя выглядывал? Что за прятки, скверна их дери?!
Он повернулся и посмотрел на Агостину, ноздри раздувались в гневе. Ему нужны ответы, а она не помогает. Он так привык, что она подхватывает и подыгрывает, что знает и чувствует уместность и необходимость, что сейчас, когда не получал от нее этого, чувствовал себя... обманутым? Причем сейчас сознание охотно наделяла Агостину злым умыслом по-умолчанию, ведь это ОНА залезла ему в голову. И еще где-то на самом краю сознания теплилась какая-то догадка, какая-то связь этих двоих. Будто он помнил про их связку, именно этих двоих. Йедолас опал лицом, отчаянно хватаясь за догадку:
- Почему именно Кокций и Сервий?
[icon]https://i5.imageban.ru/out/2021/02/13/5afdb8d55b83447b72b8ed1af249a169.jpg[/icon][status]Таки заинтригованный дед[/status]

Йедолас нахмурился. Опять шарады. Что за неуместная осведомленность? У бизнеса полный дворец шпионов и лоббистов, и да, они иногда не прочь использовать добытую информацию не к месте и невовремя. Но ему нужна конкретика. Было подозрение, что она покоится на белых листах, что Агостина вытащила из своей сумки. Он согнул локоть, попутно вытирая его о бок расстегнутого жилета, и подошел ближе.
- Ещё рубашка, - сказал он в сторону Сульпиции, почти не тратя на нее внимания, а затем взял бумагу. Покрутив ее меж пальцев, он отвернулся и стал читать. Это оказалась кондоленция на смерть его сына, подписанная Кокцием. И что? Внутри поднялось раздражение, смешанное с нетерпением и отчаянием. И что? Закончив читать весьма посредственный опус, он покрутил карточку, надеясь найти более веские подсказки, но не преуспел. Простая бумажка с фальшивыми соболезнованиями, у него таких полно, в коробке у кровати. Однако подозрительно как эта оказалась у Агостины.
- Для информирования у тебя есть секретари, - отозвался он через плечо на докучливые вопросы супруги, затем перевел взгляд на Сульпицию и спросил: - А что со вторым, Сервием?
- Он ожидает аудиенции его высочества в северном крыле, - ответила она. Йедолас снова посмотрел на карточку и наконец у него все в мозгу сложилось. Он нащупал центральную нить, на которую одна за другой нанизались бусины событий. Он вспомнил. Сам.
Заговор. Его хотели убить. Вот что произошло! Но он выжил, Сервий под стражей... Им удалось убить его сына, но до него самого им не добраться, он умнее. Он их всех... раздавит. Когда была зачистка он просто попятился, или его отстранили к окну, вместе с супругой, оттуда и воспоминание. Оно не имеет никакого смысла, но почему-то мозг решил оставить его. Мусор. Но ничего, с этим можно работать, все остальное он тоже вспомнил. Но как же это оказалось выматывающе сложно. За пиком следовал откат.
Йедолас опустился в кресло и принялся расстегивать рубашку. В висках стучала кровь. С одной стороны он был возбужден эмоционально, с другой опустошен физически, сознание путалось и его клонило если не в сон, то в дрему.
- Нужно и второго закрыть. И всех их подельников, казнокрадов. И вычистить лоббистов и шпионов. Всех. Позовите начальника службы безопасности дворца, почему он еще не здесь? Сколько сейчас времени, что за число? Зачем они убили моего сына...
Речь императора становилась все менее разборчивой, а взгляд все менее присутствующим.
[status]Таки уставший дед[/status][icon]https://i.imgur.com/6BIcVOj.jpg[/icon]